Прежде, чем выйти в зал и занять своё почётное место, Фурина осторожно выглянула наружу, окидывая взглядом собравшуюся публику. Ох, как же их много! Это ещё хуже, чем её церемония представления. Там ей просто нужно было поприветствовать людей, и то она едва не провалилась с таким оглушительным треском, что возложенная на её плечи миссия могла закончиться, едва начавшись. А здесь ей нужно будет показать свою квалификацию в том, в чём она ничего не смыслит. Вот бы можно было просто спрятаться за широкую спину месье Нёвиллета и остаться там до конца заседания! Но увы, место верховного судьи даже не близко к ней. Да и не может она выказывать неуверенность, только не теперь, когда так далеко уже зашла.
Казалось бы, любой бы не отказался подняться на её сверкающий трон. Окунуться в её статус, роскошь, богатство. Но, знаете ли, никому не пожелаешь сразу с порога очутиться перед строгой необходимостью показывать профессиональный уровень там, где она впервые все увидит.
Фурина неслышно, словно боясь разбудить ребёнка или спугнуть бабочку, отступила назад и поправила перед зеркалом шляпку. Ну, кажется, всё в порядке, по крайней мере выглядит она вполне прилично. Неподобающим или неопрятным обликом предстоящее священнодействие не опозорит.
Что же ей делать? Осыпать подозреваемого градом наводящих вопросов, благодаря которым он рано или поздно проговорится, если виновен? Или же, наоборот, предоставить действовать господину юдексу, лишь иногда вставляя глубокомысленные фразы?
Высоко вздёрнув подбородок и стремясь чеканить каблучками уверенный шаг, она наконец вышла к народу и с улыбкой даровала им приветственный реверанс – церемонно, это каким-то образом сразу было у неё в крови. Хорошие манеры и представление о том, как вести себя в обществе. Спасибо, «вторая я» из зеркала, по крайней мере ей нужно учиться не совсем уж с нуля.
- Сегодня мы собрались здесь ради того, чтобы восторжествовала справедливость, и только справедливость. Пусть невиновные торжествуют, а преступник будет наказан!
Речь у неё лилась сама с собой, и вполне бодро, звонкий голос разносился на весь зал. Фурина сама не до конца понимала, что несёт, но именно она положила начало разбирательству. Один молодой человек украл у другого наследство отца, воспользовавшись доверчивостью брата и тем, что тот не разбирался юридических тонкостях. По закону старший не сделал ничего предосудительного, формально все было на своих местах, все необходимые бумаги подписаны, но друзья младшего надоумили того всё-таки обратиться в суд.
Когда трость господина Нёвиллета, такого солидного, представительного, сурового и торжественного - да, Фурина была от него в восторге, как маленькая девочка, хотя и боялась больше всего именно его, что он быстрее всех её раскроет, - ударила в пол, и он огласил свой вердикт, спустя несколько минут подтверждённый Оратрис, Фурина едва слышно выдохнула. И, хотя она выходила с гордо поднятой головой и идеально прямой спиной, сразу, как только множество взглядов перестали провожать её, у Гидро Архонта подогнулись колени. А ведь ещё предстояло официальное чаепитие с гостями.
И она пошла распорядиться насчёт пирожных и напитков. Здесь Фурина чувствовала себя гораздо больше в своей стезе, поэтому позволила себе быть немного более естественной. Скоро она уже щебетала как ни в чем не бывало о погоде и моде, в роли радушной хозяйки прохаживаясь от одной группки именитых гостей к другой.

Ещё один воин, хрипя кровью, падает на колени рядом со своим божеством, пытается вновь подняться, но уже не может, растягивается ничком и больше не шевелится. Тело и руки Моракса, покрытые шрамами, сочатся живым жидким золотом, сияющая кровь Архонта благословляет эту трижды проклятую и отравленную миазмами зла землю. Одно быстрое движение руки – и копьё сверху вниз пронзает насквозь ещё одну из гончих Разрыва, пригвождая её к камню. Вместо копья из чистой силы элемента собирается лук, тяжеловесный, даже по одному лишь виду ясно, что простой смертный не сможет его даже поднять, не говоря о том, чтобы пользоваться. Моракс целится в подступающей мрак, и дождь янтарных стрел сыплется на оскаленные пасти, ядовитые когти, вздыбленную на спинах шерсть.
- Я ухожу, господин! Кто-то должен это сделать!
Грубый, переполненный решимостью, но такой родной голос приводит его в чувство.
- Босациус… нет.
- Вы не можете мне отказать, – обычно никогда не перечивший ему электрический якса на сей раз смотрит настолько серьёзно, что даже Моракс осекается. Он не находит в себе твёрдости повторить свой отказ. Не находит, потому что это было бы прямым оскорблением для одного из самых верных последователей. - Кто-то должен это сделать, – с ещё большим напором повторяет Босациус, хмурясь. - Я не позволю вам погубить себя, и я не позволю, чтобы туда отправился Алатус. Только не он, у него ещё есть будущее.
«А у тебя, разве у тебя нет?» – хочет спросить Моракс. Но он слишком хорошо понимает, что друг имеет в виду. Так старшее поколение всегда бережёт младшее, даже если юные уже могут управляться оружием и сами рвутся в бой. Алатус был младшим из них. Хотя в ряды защитников, призванных Мораксом, он примкнул последним, разница в возрасте всегда ощущалась.
- Вернись ко мне, – всё-таки срывается с его губ даже не просьбой, а мольбой. Секундная слабость.
- Конечно. Лорд, берегите себя, – не оборачиваясь, коротко роняет Босациус и уходит.
У него неестественно прямая спина, и идёт он быстрее, чем необходимо, несмотря на то, что поторопиться стоит им всем, пока не погибло то, чем они так дорожили. Он торопится не потому, что боится передумать, или что его начнут уговаривать остаться. Он торопится, чтобы не делать расставание ещё более тягостным, чем оно уже есть. Босациус солгал. И они оба знают, что он солгал.
Высоко над его головой разносится пронзительный, скорбный крик белоснежного журавля. Она тоже отдаёт последнюю дань уважения тому, кто отправился в безнадёжный путь в один конец. Совершенная Владычица, Останавливающая Облака, тоже знает, что чуда не произойдёт. Там, в глубине, куда отродясь не проникал солнечный свет, чудес не бывает.
Она горделиво облетает широкий круг почёта, выписывая полупрозрачное облачное кольцо за собой. Ещё несколько мгновений спустя на новые подступающие орды чудовищ обрушивается настоящий ураган, порождённый взмахами крыльев возвышенного посвящённого Адепта. Иногда горе превращается в ярость, и эту ярость можно использовать.