От 2к до 10к, в зависимости от ситуации. Пишу столько, сколько чувствую нужным сказать, от собеседника не требую соответствовать моим размерам постов, если они получились большими.

Скорость:
В хорошем состоянии могу до пяти постов в день.

Персонажи:
Играю кого угодно и что угодно. В анамнезе разумный камень, общающийся мыслеобразами и не способный сам передвигаться, мне нужен был постоянный соигрок, который носил бы этот камень на руках. Существа, не имеющие тела вообще. Любой возраст, любой пол.

Оформление:
От третьего лица. В альтернативе готова упороться от первого. Не играю лапслоком, но с такими постами игрока готова примириться, главное чтобы текст был крупным. Мелкий текст без заглавных букв – это что-то от лукавого.

Посты:
Пишу очень разные посты в зависимости от персонажей.

Пример 1

Хэйдзо в какой-то момент поймал себя на том, что выбирает для прогулок всегда те же маршруты, которыми домой ходит Горо, а тот был предсказуемым как оникабуто. Проще него было «читать» только Аратаки Итто, тот вообще весь как на ладони. Ему ничего особенного не было нужно от генерала, хотя улыбка, признаться, грела душу, и ради неё Хэйдзо хотелось начинать каждый новый день. Смотреть, как глаза Горо блестят от множества оттенков самых разных эмоций, как вздрагивают забавные собачьи ушки и двигается хвост, выдавая хозяина с головой — нельзя иметь такой чуткий хвост тем, кто пытается что-то скрыть. А скрывал Горо тот факт, что компания детектива ему вовсе не до такой степени неприятна, как он говорил. Это развлекало, но, в отличие от обычного ни к чему не обязывающего лёгкого флирта на грани простой куртуазной вежливости Хэйдзо вовсе не только пытался убить время, и уж подавно не играл с чувствами Горо, и он сам не вполне понимал, что с ним происходит, но в груди разливалось тепло при виде этой мягкой рыжей шерсти.
Хэйдзо, ощущая прилив необъяснимой, почти детской, такой чистой, невинной и по-праздничному яркой радости, переполняющей сердце до краёв, проводил Горо взглядом и направился было дальше, но через десяток шагов остановился. Что-то неладное ощущалось в дуновении ветерка. Он не «разговаривал» со стихией, как Кадзуха, и не всегда понимал ту связь с природой, о которой всегда говорил друг, но иногда даже лёгкого бриза с океана хватало, чтобы взбудоражить его обострённое чутьё. Да ещё и те четверо, которых он встретил около часа тому назад… само их присутствие насторожило Хэйдзо. Они ещё попытались его поддеть, мол, застрял на захолустном острове, где вообще ничего толком нет, но не на того напали. Парни как парни, пересекался с ними на Наруками несколько раз. Вот только — солдаты, и солдаты упёртые, твердолобые, абсолютно недовольные новым мирным договором. Что им делать здесь, «на окраине всего цивилизованного мира», как они сами выразились? Странно. В совпадения и случайности Хэйдзо не верил, иначе не раскрыл бы ни одного дела.
От происходящей в переулке расправы он застыл на одно нестерпимо долгое, парализующее ужасом мгновение. За этот миг совсем другая ситуация помимо воли заслонила его внутренний взор.
Тело, лежащее на мостовой в растекающейся алой луже, неумолимо уносящей тепло жизни.
Собственные окровавленные руки, не способные закрыть страшную рану.
Бесполезные и жалкие мольбы не закрывать глаза. Отчаяние того, кто уже опоздал сказать и сделать самое важное.
«Ты ведь хотел увидеть меня, Хэйдзо?»
Впервые в жизни Сиканоин Хэйдзо до такой степени не думал. Мир стал безжалостно вещественным и низменным, во всей грязи и неискоренимости насилия. Стены домов. Холодный камень под ногами. Неподвижная, будто сломанная фигурка Горо, распростёртая в паре метров перед ним.
Всё снова повторяется. Даже спустя столько лет он не в силах ничего изменить. Не в силах ли?
— Не уйдёте! — звонкий крик эхом отразился от небес и догнал спешащих скрыться с места преступления убийц.
Хэйдзо забыл о своём принципе непричинения насилия. Он забыл всё, кроме осознания, что теперь не так слаб и никчёмен, как тогда. Он заставит их заплатить. Даже если придётся вывернуть их наизнанку и разорвать на части.
Он не видел, не ощущал, как по его щекам катятся слёзы, расчерчивая длинные прозрачные дорожки.
Хищным, нестерпимо жестоким, режуще-ярким, ослепительно холодным сиянием вспыхнул анемо Глаз Бога. Свирепый, готовый смести всё на своём пути вихрь пронёсся по переулку, закручиваясь в смертоносную спираль, занимая всё от одной стены в другой, лишь бережно обойдя бесчувственное тело генерала, будто чудом пройдя поверх него. Догнал три убегающие фигуры и поднял высоко в воздух, сжимая, перекручивая и впечатывая в первую попавшуюся поверхность так, что раздался оглушительный хруст костей. Они рухнули, напоминая бесформенные мешки, набитые требухой, но Хэйдзо упал на колени перед телом Горо, и слёзы хлынули уже не ручейками, а потоком.
— Нет, нет, ты не можешь умереть, пожалуйста…
Прижимая к себе генерала чужого острова и не замечая, как пачкается в его крови, Хэйдзо неосознанно закручивал вокруг себя новые анемо потоки. Никогда прежде он ещё не высвобождал такое количество энергии, но они, все крепче и плотнее, завывающим смерчем поднялись высоко над крышами, привлекая внимание тех, кто нёс службу на острове. Но, как известно, око тайфуна – самая спокойная область, поэтому там, где находились Хэйдзо и Горо, им не угрожало ничего, наоборот, ветер защищал их. Но, когда стражи порядка подбежали, ураган улёгся, открывая им эту душераздирающую картину. Он не сопротивлялся, когда они забрали генерала, но явно не давал себе никакого отчёта в том, что происходит вокруг, ничто, кроме бледного лица Горо. для него не существовало.

Пример 2

Один момент, и меняется всё. Озарение, что расставляет кусочки загадки-мозаики по своим местам, несмотря на то, что в оперном театре воцарился хаос, голоса переруганных до смерти жителей ввинчивались в уши, вызывая такие знакомые, выворачивающие душу наизнанку и выжигающие её до пепелища ассоциации — вопли людей перед лицом смертельной опасности. Надрывные агонические крики и вой всех тех, кого он не защитил, не мог защитить тогда, ведь даже силы божества не безграничны, и под напором неведомых, но прогрызающих насквозь даже его яшмовый щит так, словно его и вовсе не существовало тварей не выдерживает даже самый прочный камень, их когти и клыки вонзаются в его плоть, плоть Архонта, на миг такого же беспомощного, как люди, что умерли по его вине, из-за его слабости. Нет. Ступайте прочь. Он не проиграет кому-то подобному. Как будто ему не больно, как будто из рваных ран не хлещет кровь, он сохраняет все тоже невозмутимое выражение лица. Всё хорошо, ему это нипочём.
О, Фурина-Фурина, ему тоже прекрасно известно, что такое играть роль всемогущего божества перед своим народом, в то время как ты вообще не ощущаешь себя никем подобным. И тебе тоже хочется иногда упасть на колени и просить прощения, хочется, чтобы кто-то взял на себя пусть малую часть твоей ноши, ведь ты не знаешь, сколько ещё продержишься. Разум человека может выдержать несколько веков, разум Архонта – несколько тысячелетий, но даже для него это слишком тяжёлое бремя.
— ТАРТАЛЬЯ! — дикий, нечеловеческий крик, исполненный невыразимой муки того, кому заживо вскрыли грудную клетку, чтобы плеснуть туда кислотой, разнёсся по залу суда. То, сколько в нём плескалось беспросветного отчаяния и в тот же момент упрямой надежды, ошеломляло. Так звучал выворачивающий наизнанку душу вопль того, чьё страдание едва ли позволяет ему дышать.
Но, кажется, юноша уже теряет сознание и не слышит его, он падает, падает вниз и снова исчезает будто бы в никуда, так, словно на этом всё кончено.
— ТАРТАЛЬЯ! — он зовёт снова, и от этого имени всё дробится на мельчайшие осколки внутри, и они вонзаются в горло, лёгкие, сердце.
На этом свете всегда находились люди, заявляющие, что, если ты не способен пережить смерть своего возлюбленного и двигаться дальше – ты слаб и бесхребетен, потому что нет незаменимых людей, потому что нет ничего ценнее твоей собственной жизни, но… Зачем ему эта бесконечная жизнь, эта полная выпивающего досуха, до апатии и тоски, в неисчислимое количество раз превосходящую человеческую, потому что люди обычно не живут так долго, чтобы вместить столько боли и отчаяния, одиночества вечность, в которой он всегда только теряет и жертвует, снова и снова, раз за разом, будто он так же проклят, как эта бедная девочка на сцене.
Моракс не переживёт смерти Чайльда. Чжун Ли её не переживёт. Они отличались, как небеса и земля, как день и ночь, но в этом были полностью солидарны. Он перестанет существовать как бог и как человек.
Слова Нёвиллета о том, что Чайльд выиграл для них время, проносятся мимо восприятия, почти не затрагивая, как он сам стремительным настолько, что его силуэт смазан, и движение трудно уловить невооруженным взглядом простого смертного, рывком бросается в направлении потусторонней пропасти. Он сам подобен своей золотой комете, движение которой невозможно остановить.
Яростным росчерком ложится ему в ладонь древко Покорителя Вихря. Энергия гео клубится и вихрится вокруг фигуры, готовая выплеснуться на врага. Его боль и страх потери полностью перетекли в ненависть и гнев, и он вложил их в каждый из своих ударов.
Пусть он и выглядит как крохотная фигурка на фоне левиафана.
Пусть сам не верит, что у него есть шансы на победу — этот противник в корне отличается от всех предыдущих.
Моракс падёт здесь, пытаясь спасти Чайльда. Если Аякс стал очередной разменной монетой в руках богини, он обязан выступить ради равновесия. Ради справедливости. Это и есть справедливость Властелина Камня. За любой подвиг полагается награда, а не могила, он не допустит для Тартальи такого конца.
Он бы молился о том, чтобы ещё не было слишком поздно, но кому может молиться божество? Селестия и её небесный порядок такого желания не вызывали. Самой судьбе? Этой капризной эгоцентричной стерве? Нет. Молитва не поможет. Наконечник копья со всем остервенением того, кому нечего терять, входит в бок огромного чудовища, оружие погружается до середины рукояти. Монстр, однако, этого как будто вовсе не замечает. Отбрасывает человеческую оболочку Архонта назад без труда, словно невесомую песчинку. Вышибает дух от мощи колоссального зверя, но не останавливает Чжун Ли. С упрямством смертника он продолжает нападать.
***
Окончание боя и то, что в итоге сталось с нарвалом, он пропустил. К тому моменту его состояние мало отличалось от того, в котором пребывал Тарталья. Скорее всего, если бы не пришли Путешественник и Нёвиллет, он бы и правда испустил дух. Бесславное завершение пути для Архонта, но какое уж есть. Он не помнил, как вернулся в обычный мир, не помнил, как явилась наставница Скирк — ему об этом лишь рассказали. Не то, впрочем, чтобы он слушал очень уж внимательно, потом спросит снова, но пока воспалённый разум может удержать только один волнующий его вопрос.
Где Аякс?
***
Остановить того, кто двигается напролом, будто таран, попытались бы только самоубийцы. Хорошо, это преувеличение, но не такое уж большое, как могло показаться Впрочем, на его пути и правда кто-то встал, но это не помогло. Это при том, что некоторые из врачей настаивали на том, что ему самому нужно соблюдать постельный режим. Он сражался гораздо меньше по временной протяжённости, чем Тарталья, но за эти минуты выложил разом столько сил, что надорвался. Чжун Ли не только лишился гнозиса, но и форму с эпохи Войны Архонтов изрядно потерял, так что продержался меньше, чем ожидал.
— Чайльд… — прозвучало почти умоляюще, ему стыдно за то, что не явился раньше на тот поединок, что не смог ничем помочь. — Прости меня, – так много всего хотелось сказать и уже вертелось на языке, но почему-то первым вырвалось именно это, и, словно ноги подкосились, он упал на колени. — Пожалуйста, прости.
Пусть Тарталья его пока что ни в чём и не обвинял, сам Чжун Ли чувствовал, что подвёл юношу. Чего стоили все его заверения о том, что Аякс больше не один и никогда один не останется, что ему не нужно тащить всю ответственность на своих плечах, беспечно улыбаться и делать вид, что всё в порядке вещей, если в конечном счёте он не успел? Тарталья снова принял весь удар на себя.

Пример 3

Про Цирика говорили, что он никогда не прощает ошибки, что для него не существует уважительных причин для провала, и в этом заключалась немалая толика правды. Дело было даже не в том, что он был не способен на проявление милосердия, скорее – просто не понимал необходимости подобного. Будучи лишён возможности действовать самостоятельно, он был вынужден полагаться на всех этих недоумков и неудачников, каждый из которых не видел дальше собственного носа. Оттого его ярость в случае их поражения становилась ещё сильнее. Особенно после того, как они громогласно клялись ему в своём успехе.
И не сыскалось бы в их жалких никчемных рядах никого, кто подвёл бы его больше, чем Врагген. Уже просто потому что Цирик и впрямь возлагал на него много ожиданий. Врагген действовал так нагло и самоуверенно, что Цирик даже успел поверить, что этот человек сможет добиться всего, что обещал. И все же он здесь, один, такой же мусор рода человеческого, как и все остальные.
Цирик заставил его ожидать весь отпущенный срок, но так и не даровал ему принятия. Врата в Пандемониум не распахнулись перед потерянной мятущейся душой. Вместо этого Врагген мог ощутить оторванность от бога, изоляцию, холод и пустоту. Тот самый холод, который ни с чем не спутать – холод, что поглощает душу, которая никому не пригодилась.
— Зачем ты зовёшь меня, Врагген? — заговорил тихий вкрадчивый голос бога прямо у него в голове, и не было спасения от него нигде среди бесприютных пустошей Плана Фугу. Голос сочился брезгливостью и омерзением, будто Врагген предстал перед Цириком полураздавленным червем, копошащимся в земле. — Мне нечего сказать тебе. У меня ничего не осталось для тебя, кроме моего разочарования.
Неудовольствие бога легло на плечи мага, гнев и отвращение, испепеляющее презрение. Цирик даже не смягчал своего отношения к нему. Словно миллиарды личинок копошились под кожей Враггена — он гнил изнутри. Иллюзия, неотличимая от реальности.
— Оставайся там. Оставайся, пока отчаяние и сожаления не сожрут всё, что от тебя осталось. Ты будешь снова и снова вспоминать произошедшее, конечно же, найдёшь множество возможностей того, как этого можно было избежать, и осознание, что исправить больше ничего нельзя, уничтожит тебя. Ты будешь вечно сожалеть о том, что не подумал раньше. Ты отыщешь все намёки, на которые не обратил внимание при жизни, и возненавидишь себе ещё больше за эту слепоту. А, может, мне сбросить тебя в бездонные глубины под моим троном, где твари, которым нет имени среди смертных, будут терзать тебя вечно? Или отдать тебя Бэйну, чтобы он сделал тебя рабом низшего из его слуг? Почему бы и нет, по крайней мере ты точно не нужен мне здесь. Ну же, скажи, какое наказание ты предпочитаешь? Я окажу тебе эту последнюю услугу.
Цирик был серьёзен, слишком серьёзен, и это было плохим знаком для Враггена. Если бы он подшучивал, издевался, оскорблял – это означало бы, что у него ещё не такое уж и плохое настроение, что он может снизойти и подарить ещё один шанс. Но с Враггеном говорил бог, который уже вынес приговор и не намерен его пересматривать.

Пример 4

«Полно уж, кого ты пытаешься надурить? Не про твою честь такие девушки и никогда не были, не нужно смотреть несчастным дворовым псом, которого погладили, ты волк, а не пёс. Запомни, что это не твоё и никогда твоим не будет. Ты вор, ты привык брать чужое, если захочешь, только вот с человеком, с настоящими чувствами так нельзя. Украсть сердце — выражение из так ненавистных тебе слащаво-розовых любовных баллад. Ты никогда не будешь героем одной из таких, барды предпочитают привлекательных персонажей, а не тех, от одного появления которых наизнанку выворачивает.
Ты ведь так бесился, когда нарисованный тобой образ оказался вовсе не столь возвышенным и чистым. В твоей жизни было слишком мало по-настоящему светлых привязанностей. Кто угодно мог быть пошлым, развратным, банальным, обыкновенным — но не она. Ты хотел, чтобы она соответствовала ему, но ведь с человеком так нельзя тоже. Ты называл её блудницей и стервой, выплёскивая горечь и яд, чтобы не захлебнуться в них, не утонуть, точно в зловонном болоте. Пытался излить из переполненной души, а они никак не заканчивались. Никто так и не понял, почему ты использовал против неё это ругательство, именно такое обвинение из всех возможных, не её несправедливое распределение магии, не высокомерие и не жадность, ведь она загребла всё Плетение себе, а вот это. Довольно мелочная обида, видеть ту, кого ты обожаешь, всегда в чужих объятиях, и знать, что она к тебе даже не прикоснётся. Если только это не будет удар. Какое бы ему иначе было дело из-за того, с кем она спит, если бы он до сих пор об этом не переживал.
А теперь признайся, что вся твоя ложь, отвращение, грязь, которой ты столько лет пытался покрыть её имя, даже её убийство, точно самой обычной женщины, одной из тысяч, ничего не изменили, совершенно ничего.
Ты всё такой же дурак, беспомощный перед ней, как бестолковый мальчишка, про которого говорят, что он дёргает девочку за косу, потому что она ему нравится. Ты смеялся, когда она умерла, и все решили, что ты торжествуешь, но это была истерика от осознания неизбежности. Неизлечимости. Она как отрава, что бежит по твоим венам. Ты с одержимостью безумца создал для себя её чудовищный, монструозный образ, заставил выглядеть как худший из кошмаров, чтобы забыть, выбросить из памяти её настоящее лицо, но это тебя не спасло. Ты любил её даже такой. Потому что это всё ещё оставалась она — даже с пастью вампира и когтями карги. Единственная для тебя женщина в мультивселенной. Ты был не способен отвернуться. Идти дальше. Вырвать зависимость с корнем.
Ты идиот, идиот, конченый идиот, безнадёжный кретин, жалко смотреть.
Скажи, ты же возненавидел Шар ещё и за то, что она заставила тебя так поступить? Лицемерная ты мразь, ты мог отказаться, но пошёл у неё на поводу. Надеялся, что избавишься от Ада в своей голове, или хоть немного облегчишь своё состояние. Удивился, когда ничего не изменилось? Не разбираешься ты в таких тонких материях, ещё бы. После стольких проблем, вполне успешно решённых коварством или грубым насилием, ты не сомневался, что сработает и на сей раз. Есть вещи, что можно смыть кровью. Твоё проклятие и наваждение к ним не относится. И ты Зверь, что рычит и скалится из тьмы, потому что ласку воспринимаешь как подвох, внимание — как нечто незаслуженное, и тебе не хватило времени и условий, чтобы это понять.
Потому что таких, как ты, не любят. Такие, как ты, не нужны. Боги и дьяволы, Цирик, даже родная мать-шлюха не любила тебя, ты был для неё обузой. Даже собака, которую ты прикормил когда-то больше века тому уже назад в подворотне Жентил Кипа. Тебе стоило получше задушить все надежды получить от кого бы то ни было взаимность на корню, но ты даже с этим не справился. Неудачник. Ты высматривал её как подачку.»

Весь похож на открытую рану, как один из тех, кто вытерпел несколько десятидневок пыток, ни одного целого места не осталось. Плещущий пронзительной болью и яростью. Дикие, свирепые, шальные глаза, глаза существа, способного на всё.
— Я хочу, чтобы она горела заживо целую вечность, — заверяет Цирик стоящую перед ним Глэдию совершенно искренне, он говорит правду.
Но всю эту вечность он будет гореть тоже, они разделят боль, будут выть от неё вместе. Навсегда — вместе, как грешные любовники, скованные неразрушимой цепью душ в Бааторе, которых он как-то раз там случайно увидел. Она поймёт, тогда — поймёт, каково ему было всякий раз после её крупиц нежности, и как его пожирала изнутри его ненависть к ней, её ненависть к нему. Цирик мечтал заставить её в слезах умолять о прощении, отгоняя от себя мысли, что сам перед ней виноват. Мир соединяются в сплошную черноту, ему необходимо, чтобы она кричала от боли, чтобы её разрывало изнутри, чтобы её личность стиралась от этой пытки. Но на периферии сознания всё ещё трепетало юношеское восхищение, почти преклонение перед чем-то красивым, кем-то красивым, настолько красивым и так близко, стремлением беречь, дорожить, не позволить и волосу упасть с её головы. Цирик мог бы ради неё научиться тому, чего у него никогда не было, и он не имел образца для подражания. Создать дом и семью, бросить наконец полузаконные и противозаконные занятия.
Она не может его слышать, ведь он ещё только составляет план, но как же сложно обрести нужное настроение. Если он пойдёт сейчас, то выдаст тебе мгновенно. Цирик не хочет идти. Ему мерзко от того, что он сам это предложил. В очередной раз он откупился, заплатил за свою безопасность чужой. Он проклят и навсегда останется проклят. Ну что же, по крайней мере одним из её чувств он завладел подавляющее большей частью. Если она не может отдать ему всю свою любовь – пусть отдаст ненависть. Пусть сходит с ума от желания его убить. Это ведь оборотная, теневая сторона любви. Её неприглядная гнилая изнанка.
***
Двери Двеомерхарта никогда не открывались перед ним, но не будь Цирик вором, если бы не смог проникнуть внутрь. Хотя сила аватара была ограничена, ему этого хватило. Высокие своды коридоров и воистину королевского великолепия залы могли впечатлить даже его извращённый вкус. Здесь во всём заметна её рука, её прекрасное понимание стиля. Он даже задался вопросом, восхищается этим, потому что ему действительно нравится, или потому что всё это сделала она.
— Мистра! Пожалуйста, выслушай меня! Это важно – для тебя и всех тех людей, которых ты защищаешь
Голос чуть дрожит, и в нём слышится мольба. Даже самый искушённый слушатель не смог бы различить ни грана лжи в этих словах. Так говорит человек, стоящий на самом краю. Цирик пришёл без оружия и без какой-либо защиты, кроме той, что имелась у всех богов и их аватаров. Он хотел показать ей, что не является опасным и не станет ей ничем угрожать.

Пример 5

Желание или, скорее, необходимость помогать смертным и защищать какой-то город стало неожиданностью не только для этого человека, но и для его покровителя. Прежде Миркул, мягко говоря, такими порывами не отличался. Более того, для него не было смысла спасать живых, ведь, умирая, они попадали в его власть, расширяли и без того огромное царство. Только он решал, как с ними поступить. Среди них было много безбожников или недостаточно верующих, а также тех, за кем не приходили их божества. И Стена не являлась худшим из всего, что Повелитель Костей мог с ними сотворить. Он бросал их в объятия безграничной тьмы, возвращал обратно в материальный мир, но уже не в качестве живых, а как неприкаянную и не способную упокоиться нежить, осознающую, в каких телах они находятся, но не в силах ничего изменить, либо отдавал на потребу демонам и дьяволам. Его сила была достаточно велика, чтобы выбросить прочь бестий из Нижних Планов, если они решали не просто соперничать за души, а в полной мере возобновить свою войну на его территории. Миркул творил подобное даже не то, чтобы со зла или из какой-то мести живым, просто таково было его чувство юмора. Он так развлекался.
Этот молодой некромант был весьма талантлив. И, что ещё важнее, Миркул чувствовал в нём постоянство. Тот, кто совершенно точно знал, что бог не ответит ему, продолжал следовать предписанными религии путями и молиться. Без слепой одержимости и фанатизма, которые, скорее, отталкивали Повелителя Костей. Но и без лишних моральных ограничений, которые могли бы тянуть его назад.
— Тебе нужна помощь? – раздался тихий и спокойный, почти что шелестящий голос за спиной у некроманта.
Будто идущий из самой могилы. Живые так не говорят.
Сам воздух потемнел, стал холоднее, наполнился мертвенными испарениями. Зеленоватый свет окутал все могилы, которые мог видеть вокруг себя этот человек. Затем же… Разрывая землю длинными костлявыми пальцами, покойники выбирались наружу. Медленно, но очень упрямо и целеустремлённо. Их глазницы полыхали холодным и обжигающим одновременно алым, фиолетовым или таким же зелёным, как то свечение, пламенем.
Необычно, неестественно тяжёлая для существа, выглядящего будто огромный скелет, рука легла на плечо человека, когда Миркул возник позади него.
— Ты ждал меня, не так ли? – бог прошептал это буквально на ухо своему последователю. — Ты ждал меня так долго и не предал. Вот я пришёл. Здравствуй.
Потоки загробной негативной энергии объяли тело некроманта, проникая под кожу, добираясь до сердца, скользя по лицу. Обычно малейшего подобного касания хватило бы, чтобы умертвить любое тело, каким бы крепким и выносливым оно ни было. Но сейчас никакой угрозы или опасности они не несли, это была своеобразная ласка. Та единственная, на которую был способен мёртвый бог. Его могущество, которым он щедро делился. Да, в сравнение с тем, что Миркул имел прежде, это даже не шло, но всё же более чем хватало, чтобы до краёв наполнить человека. Такова была его благодарность за преданность и постоянство. Сколь многие присягнули другим богам, предпочли забыть его имя. Миркул непременно доберётся до каждого из них, но всему своё время.
— Я даю тебе эту армию, но скажи, что ты намерен с ней делать?
Тон ощущался бесстрастным, потусторонним. Но всё же что-то могло интуитивно подсказать человеку, что речь Миркула милостива к нему.

Пример 6

Миркул выслушал некроманта, не торопясь обманываться и слишком полагаться на его слова. Когда-то и Акачи приносил ему похожую присягу. И звучал не менее убедительно. Но сейчас такой ответ его вполне удовлетворял и позволял двигаться дальше.
— Ну, тогда идём. Избавимся от того, что не принадлежит ни миру живых, ни миру мёртвых.
Как бельмо на глазу маячило это гротескно-уродливое существо снаружи магической защиты Города Роскоши, забирающее всё больше и больше душ тех, кого оно пожрало. Эти души не доставались никому из богов, буквально выпадали из традиционного цикла мироздания. И это в равной степени раздражало его, и Келемвора. Невозможно было представить себе двух более противоположных точек зрения на смерть и загробную участь, но в этом они абсолютно сошлись. Миркул считал, что бытие по по сторону могилы должно быть переполнено страхом и страданием, в ожидании которых смертная трепещут на Материальном Плане. Келемвор старался подарить им милосердный и спокойный конец. Но ни один из них не мог согласиться с тем, что души попросту исчезают. Их даже не забирает Стена. Не станет душ – и им будет нечего делить, потому что их царство рухнет.
— Посмотри внимательно на эту нежить.
Зомби и скелеты, что теперь наводнили старое кладбище вокруг них, на первый взгляд ничем не отличались от обыкновенных. Лишь присмотревшись, можно было заметить, что их взгляд вовсе не рассеянный и отрешённый, в нём отчётливо блистала искра разума. Не такого, каким они обладали при жизни, нет, что-то другое.
— Я дал им часть воспоминаний. Небольшую, но достаточную для того, чтобы они знали – им здесь есть, что защищать.
Миркул не сомневался, что Аршер понимает, для чего это нужно. Всё это усопшие жители города. Когда-то прекрасный Уотердип принадлежал им в той же степени, как остальным. И здесь остались их семьи, друзья либо потомки. Они не позволят уничтожить себя так легко. И, поскольку у них больше нет души, они неуязвимы к разрушительной способности гостей из Дальних Пределов. Пока их полностью не разрушат, обратив буквально в пыль, они продолжат вставать и нападать снова. Не чувствуя ни усталости, ни боли. Не подверженные сомнениям или страху. Идеальные бойцы.
Мёртвая армия Уотердипа встала на защиту живых. Каждый, кто когда-либо умер в этом городе. Герои и злодеи, преступники и мирные обыватели. Те, кто друг друга при жизни знать не хотел, теперь стояли плечом к плечу.
— Они отвлекут на себя весь мелкий мусор, пока мы занимаемся крупной добычей. Я дам тебе понимание сковывающего ритуала, ты должен будешь прочитать его, а я нанесу удар. Мы начинаем создавать историю прямо сейчас.

***

В эти минуты Уотердип стал похож на Город Мёртвых на Плане Фугу. Только там текли потоки душ, а здесь – тел. Точнее, того, что от них осталось. Некоторые, явно похороненные недавно, разложиться успели мало, у других же не хватало костей скелета. Неестественно ровные ряды шагающих в унисон немёртвых двигались к городским воротам. Как кошмарный сон, как напророченный конец света, где каждый ещё раз предстанет перед последним судом. Жители бежали в стороны и прятались, дрожащими руками запирая двери на засов. Защитники города или уже пали, или сейчас сражались снаружи. А те немногие, кто остался внутри, видимо, были настолько шокированы, что абсолютно не могли взять в толк, что им лучше предпринять при виде подобного. На их бледных лицах откровенно читалось, что, по их мнению, теперь-то уже пропало точно всё.
Ритуал включал в себя кровь. Кровь некроманта, читающего заклинание, и того, кого он собирался захватить. В случае, если у одного или обоих вовлечённых в этот ритуал не было крови, подходила и плоть, но тогда магия была слабее. Соединив то и другое, надлежало прочесть специальную мантру, чертя перед собой в воздухе или на земле особые символы. Единственная ошибка, даже самая маленькая и незаметная – и всё пойдёт прахом.
— Я постараюсь его ранить. Воспользуйся этим.
Миркул не шёл, он летел по воздуху на уровне крыш домов. Мрачная высокая фигура в гробовом саване. Буквальное воплощение рока, что повис над Уотердипом. Черта, за которой зачарованный барьер города больше не работал, приближалась. Некоторые из нежити несли с собой оружие, с которым были традиционно похоронены. Другие что-то прихватили по пути. Но подавляющее большинство, видимо, будет сражаться руками и зубами.

Жанры:
Никогда не говори никогда, так что я допускаю, что при определённом стечении обстоятельств могу попробовать даже то, где себя не вижу. Например, реал. Больше всего люблю фэнтези и фантастику, если она не слишком научная.

НЕ играю:
Изнасилование со стороны моего персонажа. В определённых условиях могу сыграть роль жертвы, но для этого мне нужно полностью доверять соигроку.
Не играю как правило просто разговоры ради разговоров, мне нужна какая-то цель и желательно продолжение.
Если ваш персонаж мне нравится - я не буду играть с вами его смерть.

Дополнительное:
Игрок одного сеттинга и одного форума в один промежуток времени. Если у меня уже есть форум, вряд ли вы меня увидите. Кроме того, я иду на конкретных персонажей, если эти роли заняты или их по какой-то причине невозможно играть, например, в вашем сюжете персонаж мёртв, я тоже не приду.