По общению - человек я достаточно общительный, у меня есть тг, вк, дискорд - зло, не понимаю почему все форумные ролевики обожают там сидеть. Люблю оффтоп, но мне бывает иногда тяжело подробно проговаривать историю, заглядывать далеко в будущее персонажа, досконально знать все его мотивации, 100500 хэдканонов и прочее.
Если мы когда-то не сыгрались - всегда можно попробовать снова.

Тематики форумов, на которых я играю: реал, мистика(расы тоже), антураж, фэнтези, авторские миры и неформат, киберпанк и апокалипсис, иногда русреал/русских персонажей.
Тематики форумов, на которых я не играю: кроссоверы, проекты с нестандартной/непривычной платформой и огромной трудноперевариваемой матчастью.

Кратко о себе, как об игроке:
Отыгрываю как ж(джен, гет), так и м(джен, слеш).
Грамотен, но заметно хромоног на пунктуацию.
Посты, в среднем, от 2000-2500 символов, бывает меньше/больше. Просто не вижу(лично) смысла лить 4000-5000+ символов в один пост, описывая легендарный дуб. Морально устаю от написания простыней, но соигрок волен писать сколько ему угодно.
Оптимальная скорость раз в 2-4 дня и чаще, бывают провалы до 2-х недель и больше.
Минусы игрока: 1) НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ. Это значит, что я не тот, кто может дать истинную стабильность. Я то пишу как пулемет, от двух постов в день и сутками скачу во флуде, то мучаю и жую один ответ по две-три недели. Я тот самый человек, который может пропасть на полгода и вернуться с постом.  Я тот самый человек, кто может прыгать вокруг горящего отыгрыша и перегорит от ответов раз в неделю.
2) НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ. Это значит, я могу залипнуть на одном эпизоде и отвечать чаще туда.
3) МНОГОСТАНОЧНОСТЬ. Это, увы, значит что я не игрок одного форума и не игрок одного образа.

Про персонажей:

Если это мужчина, то скорее слэш, где я за актива, ведущего.
Если это женщина, возможно всё, но больше классика гета.

Я люблю играть в отношения и никогда этого не скрывал(а). Всё эти стереотипы про лавхейт, херт/комфорт, юст, долгие дороги через тернии к звездам, тропы от врагов к возлюбленным, ангст по разные стороны баррикад и многое другое.
Повседневность и чересчур ровная романтика, где постоянно всё хорошо, грозят наскучить.
Если в пару — ужасно люблю херт/комфорт и обычно играю тех, кто причиняет комфорт тем, кого похертила да побила жизнь. Люблю играть в заботу/сближение/доверие. Иногда всякие сложности и эмоциональные качели по вкусу.
Как правило, это «вдвоем против всего мира» и внешних проблем.
Если вы любите играть виктимов, чем-нибудь разбитых на кусочки, с кошмарами и комплексами — ‌‍я вас хочу.
Да, про это.
Я чаще играю актива и ведущего, но сюжет предпочитаю строить взаимно.

Типажи героев(и героинь, подставь другое окончание): злодей, который на самом деле не такой уж злодей, воин, телохранитель, слуга, или дворецкий. Врач, полицейский, юрист. Демоны всех мастей тоже подходят. Маг, оборотень, дракон, кумихо. Могу сыграть хоть ножку от табуретки, по большому счету.
Все клише про сложную судьбу люблю, МартиМэри!Сью не играю.

Время превращается из неторопливой, полноводной реки в затхлое озеро, которое успело болотом стать, а уж затем: иссохло, опадая недвижимой пылью под лапы-колонны.
Когда-то он был лучшим в Империи, а его Всадник носил прекрасное имя — Габриэль.
Были у Габриэля чудесно светлые глаза, прозрачно-голубые, как камень лунный, небольшие, аккуратные усики под носом, идеальная прическа и превосходные манеры.
Век того дракона, кто встретил своего Всадника и не отказался от него, выбирая свободу — недолог, ведь драконы бессмертны, сами по себе, а людям редко отведено больше пятидесяти лет.
Когда дракон принял всадника, было ему четыреста.
Ещё около полувека они провели друг от друга неразлучными, а последние двадцать лет: увековечены в черточках, которыми сплошь испещрены высокие стены каменной тюрьмы. От драконьего когтя, что палец указательный венчает.
Первые ряды, наверное, года три отмеряющие: глубокие, отчаянные и ненавидящие штрихи, кое-где в зигзаг, напоминающий молнию, уходящие. Породу кусками откалывал, дни бессмысленные считая. Последние же триста навскидку — чересчур ровные, но едва различимые линии, в два раза прежних короче.
Теперь ему было четыреста семьдесят и особые подразделения и канцелярии империи теряли всякую надежду на то, что дракона можно вернуть в строй.

Этот день, ещё даже не отмеченный в отсырелой стене новым равнодушным штрихом, ничем не отличался бы от семи тысяч остальных, но глаз вдруг резанула вспышка света, означавшая, что наверху — там, где была оборудована целая смотровая площадка на краю ямы, выточенной в цельной скале, кто-то появился.
Ну, конечно.
— Мы нашли вашего Всадника. Эта новость ничего не изменит в вашем настроении?
Самолично приехал. Надо же.
Дракон чуть приподнял голову и по земле зазвенела цепь, один конец которой был прикован к стене, а второй — намертво в стену, в гору.
Передние лапы тоже сковывали металлические колодки.
Скалистая яма была в полтора раза выше драконьего роста, но здесь всё равно было очень мало простора.
Несколько смешивались застоялые запахи кормежки и жизнедеятельности.
— Очень скоро мы пригласим сюда молодого человека. Подумали, что вы должны его увидеть. Вы меня понимаете?
Ящер замер, а затем — встрепенулся, с силой ударил хвостом о скалу: раз, другой. Топнул обеими задними лапами, высек когтями искры из камня под собой и злобно, оглушительно, протяжно рыкнул.
Когда это случалось: во всех ближайших зданиях и постройках дрожал пол, падали с полок книги и качались подсвечные люстры.

Эрик сидит за большим письменным столом, мрачно склонившись над какими-то бумагами. Во всех отчетах последнего времени говорится, что воинственно настроенные группировки только продолжают расти, копить силы, вооружаться, нести хаос, боль и смерть тем, кто от них отличается. Убей всех, кто не ты - древнейший закон человечества, впитываемый с молоком матери.
Вот почему в каждом классе каждой школы есть изгой. Вот почему рыжеволосых сжигали на костре в средневековье. Вот почему убивали альбиносов, считая их проклятием. Вот почему фашисты мечтали оставить на всей Земле только одну, чистокровную нацию, которую собирались наречь высшей. Это никогда не закончится.
Они предпочли бы сравнивать себя с антителами, с чем-то хоть сколько-то благородным. Которые доблестно борются с уродливыми, шипастыми вирусами. Захватчиками. Монстрами.
Люди только продолжают убеждать его в том, что совершенно бесполезны, глупы, агрессивны до всех возможных пределов и выходя, выплескиваясь за них в рвотном отвратительном рефлексе, не желают совершенно ничего, кроме тотального уничтожения мутантов. Их цель - полностью стереть с лица планеты, которую эти надменные существа считают исключительно своей с тех самых пор, как на ней зародилась разумная жизнь. С тех пор, как по теории Дарвина, обезьяна вдруг решила эволюционировать. И, похоже, совершенно зря сделала это. Потому что в виде примата, покрытого шерстью и не наделенного особенным разумом, это существо было лучше.
До тех пор, пока великовозрастные дети, самым высоким достижением которых было(и, вероятно, останется) умение ходить на двух ногах, не открыли ящик Пандоры. Не нашли сотни и тысячи причин, за которые можно безнаказанно вцепиться друг другу в глотки.
Яблоко раздора. С него всё началось и теперь уже никогда не закончится. До тех самых пор, пока не погаснет солнце. Потому что таких яблок - великое множество. А садов, где они растут - ещё больше. И даже за то, чтобы вырубить их под корень начнется глобальная война.
- И в чем же я был не прав, - вполголоса говорит Леншерр и смотрит куда-то перед собой, точно на невидимого собеседника, но так и не произносит его имени, которое кстати абсолютно идентично с именем ученого, который и выдвинул в свет теорию эволюции: - Кто кого. Семь миллиардов. Семь миллиардов малодушных злобных тварей. Хах.
Эрик, откинувшись на спинку кресла, массирует пальцами виски. Закусив губу, снова читает последнее перехваченное известие. Особняк Чарльза Ксавье. Вот куда они придут уже ближе к ночи. Несколько десятков, а может и больше. Вооруженных, огнестрелом, скорее всего. Этого добра хоть отбавляй. Раса двуногих научилась делать в совершенстве и разнообразии лишь то, чем можно убить.
Он спас им жизни, а они - забыли. У людей поразительно короткая память. Забыли и сочли, что профессор ось всего, эпицентр, мозг или сердце. Не важно как назвать. Что стоит только его убрать и мутанты окажутся слабы, разрознены, они больше не будут знать, куда им идти, у кого просить помощи и что делать.

Мария редко спала по ночам. Сегодня, заварив себе вулканически горячей пены, с ароматом лайма и корицы, Шварцберг лежала в ванной, выкрашивая последний ноготь на левой руке алым. Широкий бортик слева занимала раскрытая книга, обложкой вверх - кинговская: "Зеленая миля". Широкий бортик справа был отдан высокому, изящному полупустому бокальчику вина. Откуда-то лилась тихая, классическая музыка.
Не хватало только маленькой белой собачки, лежащей где-нибудь на полу, чтобы довершить типично-аристократический досуг.
Поправив на лбу тоненький круглешок огурца, Мария уже почти прикрыла глаза от мнимого удовольствия(настоящее удовольствие приходилось испытывать не так уж часто, к сожалению), как вдруг - широко распахнула веки, резко садясь. С лица слетела половина овощной маски, а по воде прошла рябь, от тягучего предвкушения.
Уже в следующий миг, огромное зеркало у стены произнесло:
- Кровавая Мэри, приди!!!
- Ой, - сцапав огуречный кусочек под левым глазом, Шварцберг прожевала его, неприятно морщась: - Опять групповой заказ. Тупые щенки. Ну, для кого в гугле сказано, вызывать надо в темной комнате, по одному. Нет же, эти толпой горло дерут. Никакого уважения.
С сожалением глянув на книгу, Мария залпом выпила остатки вина и поднялась на ноги, вылезая на шахматную плитку теплого пола, застеленную резиновым ковриком. Пена текла вниз, в некоторых местах свет, преломляясь в разнокалиберных пузырьках, давал радужное свечение. Халатик, белый, длинный, почти в пол и похожий больше на ночную сорочку, или платье классического привидения: плотно прилип к телу.
- Кровавая Мэри, приди!!!
Сдернув сетку с волос, она разметала их пламень по спине и плечам, задумчиво накручивая на палец мокрые кончики. Подула на лак. Нарастила когтям ещё немного длины, заострила.
Наконец, повернулась к ростовому зеркалу.
Здесь, в её особняке, зеркала были везде. Буквально. В каждой комнате, коридорах и на чердаке, прихожей, гостиной; всегда в полный рост.
Ненаманикюренной рукой небрежно стерев с себя остатки косметической маски, теперь придающей лицу дополнительной мертвенной бледности, нарастила когтей и на правой руке, ткнув себя под глазом и в уголок губ, чтобы красные струйки побежали тонкими ручейками, прибавляя её образу великолепия.
- Кровавая Мэри, приди!!!
Она подошла ближе к зеркалу, видя на том конце мерцающие огоньки свечей и мутные юные силуэты, но не спеша обретать видимость. Сколько их там, трое, больше?
Трое точно есть...
Выждав ещё две минуты, она показалась за левым плечом того, кто стоял к зеркалу ближе всех - пока, только в отражении. Классически-страшно: стремительно, нацепив на рожу самую уродливую и искаженную из гримас, чтобы кровь, сочащаяся на лице, была им хорошо видна.
Показалась на полминуты, вновь отступая в тень своей стороны стекла, чтобы послушать вопли-споры, из разряда, кто обоссался, кому приглючилось и кому больше не наливать.

Травма не является частью истории, она вынесена за скобки. Травма — это то, что мы отказываемся признать частью своей истории.

Уилбер уныло поставил мысленную галочку - обязательно заехать в автомойку. Завтра или послезавтра.
Может, взять в санитарной комнате пару хлорсодержащих таблеток и протереть, для верности, капот концентрированным  дезинфицирующим раствором? Ведёрком спирта. Подумать о покупке новой машины?
Да, эту всё ещё можно сжечь.
- Какого хрена ты делаешь вообще?
Неизвестный, пожелавший остаться N, распространял вокруг ауру совершенно искреннего недовольства.
"Я хочу взять топор и в действительности избавиться от головы, задающей такие идиотские вопросы".
- Ты не в моем вкусе.
Будучи хирургом, он привык к тому, что даже (и особенно!) во время проведения ректального обследования - это когда ты обстоятельно надеваешь перчатки, обильно смазываешь их вазелином и, вежливо предупреждая, вводишь указательный палец туда, куда обычно людям советуют засунуть неугодное мнение, либо собственное мнение вообще, даже среди потных, лысеющих, страдающих от лишнего веса, гипертонии, сахарного диабета; усатых джентльменов, далеко за пятый десяток... непременно найдется индивид, который считает, что ты латентный гей и сейчас совершишь каминг-аут прямо вместе с грехом мужеложества.
Их совершенно не волнует, что ты делал это сотни раз, как дворник метёт асфальт по утрам. Эх, а ведь до клинической практики, Мэйсон держал в живых красивую сказочку о том, что воплощения сценария порносценок в духе доктор/пациент боятся только семнадцатилетние синеглазые блондинки с пятым размером груди.
Ясноглазые красавицы - боятся.
Дряблые чудовища и речь сейчас не о женщинах - хотят.
Некоторые говорят прямым текстом.
- Что, твою мать, ты делаешь вообще?

Умирающий, назвать его лебедем язык не повернулся, так... туповатый дятел: повторился.
Из шедевров диснеевской мультипликации, кроме прочих, Уилбер больше всего не мог терпеть мультик про дятла Вуди.
Коронные звуки, издаваемые этим персонажем и зачем-то приводящие в восторг детей, наверное, из-за небольшой массы их мозга, прям вызывали ощутимое раздражение.
Мысленно обозначив, посаженного к себе в авто мужика, именно как Вуди, Уилбер скользнул по всей его фигуре пристальным взглядом. Неосознанный, а может быть, осознанный и это ещё лучше, страх...клубился под тонкой крышей, делая окончание дня не таким уж паршивым.
- Это киднеппинг, вообще-то. Похищение человека. Противоправные умышленные действия, направленные на тайный или открытый, либо с помощью обмана, захват человека, изъятие его из естественной микросоциальной среды, перемещение с его места жительства с последующим удержанием помимо его воли в другом месте.
И, кстати, я полицейский.
"Больше всего похож на пролетевшего юриста, когда-то просравшего учебу и теперь охраняющего мини-маркет на углу".
Этика с деонтологией советовали в оба уха, что нужно просто ровным голосом произнести два слова - "я врач" и всем моментально станет легче жить.
Правда, здесь была ещё небольшая загвоздка. Уилбер вовсе не хотел, чтобы кому-то становилось легче жить.
Он терпеть не мог все эти обязательства, по типу - в метро, на людном пляже жаркой страны, борту самолета - твоя работа признаться, что врач.
Проходя мимо бессознаьельного человека по улице, ты должен остановиться и долго выяснять всё ли в порядке, или вы уже умерли.
Бледная человеческая поганка, прямо перед носом, никак не хотела исчезнуть. Стоило, ради справедливости, признать, что люди вообще редко куда-то деваются, если ты сам посадил их в свою машину.
Мэйсон протянул одну руку, чтобы расстегнуть на "пассажире" пальто, а второй стянул с него шапку. Мало кто первым делом стягивает с человека шапку, когда хочет надругаться.
Да и вообще, ругаться в центре Лондона, находясь в оформленной на тебя тачке, напичканном полицейскими и камерами, идея так себе.
Ладонь мимолетно скользнула по волосам - мокрые.
Темные глаза стали ещё темнее, когда окружающее пространство наполнил тяжелый, густой металлический запах.
Пальто, шарф и вышеназванная шапка улетели на задние пассажирские места
Поджав губы, перевел кресло, в котором сидел Вуди, в полулежачее положение.
Резко открыл бардачок.
Там был не пистолет и не складной ножик. На панель вокруг Барона Субботы легли перекись водорода, ещё какой-то антисептик, вата и пять упаковок стерильного бинта.
- Дальше сам догадаешься, или документы предъявить?

Ответ от Федорова заставил скривиться и заигнорить(временно, конечно же, временно!), натянуть толстовку, куртяк с капюшоном, кроссачи.
Перед самым выходом выяснив, что на дворе уже почти ночь — довольно поздний вечер, Слава нацепил очки на полтабла и вышел из своего логова, сунув телефон в задний карман.
Расправил плечи, встречая порыв холодного ветра, бросающий за ворот пригоршни мелких прохладных капель, больше похожих на мокрый снег, чем на дождь.
Перебежав дорогу в неположенном месте, Машнов заскочил в троллейбус, забиваясь в угол задней площадки.
Сунул в уши наушники, небрежно расправив провода, уткнулся взглядом куда-то себе под ноги после того, как рассчитался за проезд с типичным кондуктором.
После нажатия play заиграла Каста — Затмение:

Настал час, когда это должно было произойти.
Многие не были готовы в тот день, и мир был пуст,
Лишен времени и жизни, а земля — ком твердой глины,
Замерла в тихой бездне. Не было даже туч, тьма
Справлялась и без них. Она была повсюду, она была миром.

Оксимирон, как известно, терпеть не мог Касту и даже публично. Вдвойне приятно было помнить, что сам Слава начинал слушать рэп с неё, в том числе.
Втройне приятно было вспоминать всё эти заголовки:
«Конфликт Oxxymirona с группой Каста» и то его/их оксистада знаменитое — «Нахуй Касту!».
Хм, нахуй тебя и нахуй Версус, вместе с вашей послушной толпой...
По спине пробежали мурашки от воспоминания об исторической хуйне. Тот день был как сраный деготь пополам с медом, как орбит без сахара, как ром с колой.
Почти шесть десятков прикосновений за час и ноль целых ноль десятых прямого отзыва. Моментов, когда казалось, что Мирон стоит на другом, блять, краю земного шара, даже если его жидовская рожа была в паре сантиметров, так, что разглядишь каждую морщинку у глаз, оказалось намного больше, чем всего остального.
Именно поэтому, если сравнивать с болезнью, то ремиссия у Славы КПСС не случилась. Наоборот, недуг рухнул на следующую, то ли третью, то ли четвертую стадию тяжести.
Путь Карелин держал на окраину города, где обитал чувак из прошлой жизни, с кем перетереть можно за всю эту лажу, типа что делать, если ты проснулся, а у тебя в телефоне ебала неизвестная.
Однако, вместо того, чтобы за это выяснить, оба накидались и Машнов, спустя часа три-шесть, шут знает, вернулся домой ни с чем(как посмотреть).
Не раздеваясь, за исключением верхней одежды, упал на кровать.
Время было 04:05.
Красиво.

Отбил ответ:

хуец тебе, а не диалог. прямая предъява. ты вроде еврей, а не татарин. юморок татарский, ха. не, ломануть мне телефон, прихерачить автоответчик и вкинуть туда своё зашкварное соо из аудиокнигиииии это гениально. кинга пересмотрел? я с ужастиков не ссусь, мэн.

первый и последний раз.

на мне рекламы не сделаешь, ок?
я хуй знает чё ты от этого финта ждал.

— Ага, вдвойне ценная хернюшка, вдруг, кого отравить захочу.
Пошутил Слава, уже предвкушая скорый уход ремонтера.
«Ничё, я в соседний дом переберусь, через недельку-другую там всё полетит, опять встретимся. Надо дальше уходить. Если в третий раз этого очешуелого пришлют — догадается, что из-за меня трубы рвет, не поколотит так обругает».
От ругани у Славы давно выработался щит равнодушия, а вот тумаков как в начале не хотелось, так и сейчас. Пускай себе топает, Семибедов одежонку посушит и тоже уйдет.

И часа не прошло как ушел карамелькодаритель, а у Славы аж все кишки в жгут скрутились, вот только голод физический тут был не при чем.
Вернее, не совсем так — жрать хотелось всегда одинаково, то есть сильно или ещё сильнее, а сейчас хотелось нестерпимо.
Это был тот самый род нематериальной жажды, из-за которой Гореслав делал гадости соседям по коммуналке, когда ещё жил в коммуналке, из-за которой выбирал себе цель, чтобы...извести её.

Кто же был последним? Последней? Кажется, бригадир в команде электромонтеров. Мужик он был в годах, справедливый. Жизнь у него была несладкая, жена давно остыла и завела себе любовника-соседа, дочка оторва должна была внука, никому ненужного, в подоле принести, теща никак помирать не хотела и пилила-пилила.
Чем больше плохих историй слышал Слава из чужих уст каждое утро и вечер, тем сильнее ощущал невидимые нити, вяжущие запястья к запястьям. Вот только для уставшего от существования мужика это были тяжелые оковы, а для Семибедова ну чисто питательные трубочки.
Чем горше и поганее было Кузьмичу, тем лучше было Славе.
Они оба и не заметили, как Гореслав таскался за бригадой бесполезным хвостом, не подходя и на метр ни к столбам электрическим, ни к щиткам, ни к будкам трансформаторным.
Вот только бригадир будто и не замечал как Слава тунеядствует, будучи трудоустроен. Слушал его излияния, давно уже набившие другим сослуживцам оскомину, ничего у них, кроме раздражения, не вызывавшую. Впитывал, как губка. Аж глаза воспаленно горели, нездоровым интересом к судьбе горькой.
И чем больше слушал Гореслав, тем больше проблем становилось у Кузьмича. Жена на развод подала, теща давай про размен комнаты кудахтать, дочь хахаля в дом привела, преотвратнейшего.
Слава буквально видел, как у Кузьмича чаша терпения переполняется, нежно трогая эти беспокойные волны. Бригадиру чудилось, точно каждый разговор со Славиком у него в душе болезненные узлы развязывает.
Вот и вилась веревочка эта, пока Кузьмич на фонаре не повесился, прям на проводе обрезанном. И вот тогда, в самый пик: ощутил Семибедов резкое и острое удовольствие.
Череда несчастий закончилась, единственно правильно — смертью. Досадно, мог бы и подольше продержаться.

Двух недель Слава не вытерпел,  сам перебираясь к центру города и даже решившись сунуться на порог администрации, со своим: "Работенка нужна, ну поставьте хоть помощником говно грести, мусор, канализацию, может...".

Брякнул слово канализация и ждет, аж весь сгорбился, только что ногой не притопывает, как собака притравленная, охотничья.

— Ходит у вас там, я видел, течи чинит. Трубы. И всякое такое. Там же уже всё сломано, от меня хуже не будет. Хорош меня в суеверия-то...
— И как он, интересно починит, у него от тебя паразита все гаечные ключи из рук повыпадают! Нормальный Яшка Щербаков специалист, такие помощничики ему не сдались! Сгинь, Слава.

Ноздри у Славы раздулись, а взгляд нехорошо потемнел. Нормальный, значит, справляется. Выходит, надо устроить что-нибудь эдакое, чтобы не справился?