– Они придут… – Грегори мечется по пустому поместью Гойлов. Его непропорционально высокий и широкий лоб покрыт испариной и рябью морщин. – Придут скоро.
Он словно пролетает по комнате, продолжая дергаться, как сломанная марионетка. Зачем-то выглядывает в окно.
– Ты можешь успокоиться? – огрызается Драко.
– Я бы посмотрел на тебя, если бы они пришли в Мэнор, – вдруг Гойл останавливается и высокомерно – очень по-слизерински, надо отметить, – вздергивает длинный нос, но затем словно вспоминает и осекается, приоткрывая рот, но Малфой не дает ему ответить:
– Ты уже смотрел.
– Драко, я… – он кажется жалким, и Малфою это не нравится. Он мотает головой, отметая попытки извинений Гойла как назойливых пикси.

Прошло семь лет с окончания школы, а маятник качнулся в другую сторону так стремительно, что почти разрушил незримую волшебную стену между миром маглорожденных и тех, кто письма получает с совами и не знает, что такое метро.
Вчера отца Гойла забрали в Азкабан. Мать – в министерстве, в темнице, во временном заключении.
– Что они нашли, знаешь? – Драко хочется спать и он едва сдерживается, чтобы не зевнуть. На этаже зябко и сыро. Он тянется за палочкой, чтобы растопить камин. В глазах Гойла отражается зарождающееся пламя и ужас.
– Ты… они же увидят!.. – его передергивает не то от холода, не то от страха.
– Мы на втором этаже, – тупо замечает Малфой.
– Не надо, – Грегори пытается взмахнуть своей палочкой, чтобы занавесить шторы, но окоченевшие руки и спутанные мысли не дают ему сосредоточиться: палочка выбрасывает сноп серебристых искр и шипит.
Драко закрывает ладонью рот, пытаясь согреть руку теплым дыханием.

– Какие-то книги, я не знаю, отец коллекционировал, – Гойл бросает быстро и рвано. – Он буквально вчера вернулся из Лютного, говорил, что достал первое издание Борна “Сильнодействующие зелья”, но ведь это…
– Чушь какая-то, – соглашается с ним Драко. – Все знают, что она не запрещена, кто хоть раз варил оборотное зелье.
– Они взяли его с утра, – Гойл снова нахмурил лоб. Массивные каминные часы отбили половину первого ночи. – Отец любил бывать в библиотеке, которая за Каркиттским рынком, ты знаешь, – он невольно протянул руки к разыгравшемуся огню в камине. – После мог еще прихватить с рынка что-то, его давно там знают, так что… Но отец всегда был осторожен, – Грегори словно возражал сам себе. – Если и купил что-то, то за пару шкур бумсланга вряд ли сейчас высасывают душу.
– Кто знает, – задумчиво протянул Драко, но затем осекся, понимая, что внес еще больше раздрая в душу школьного друга,  – я не это имел ввиду.
Гойл кривит губы в ироничной невеселой улыбке.
– У Люциуса остались связи в Министерстве? – спрашивает он, поигрывая ботинком с обломком угля, валяющимся на полу возле камина.
– Да, – сразу отвечает Драко и даже кивает. – Но не в Визенгамоте. Там сейчас сплошь грязнокровки в почете.
Гойла передергивает.
– Надо выяснить, что ему вменяют, – Малфой рассуждает вслух, поигрывая палочкой в левой руке, – обычно никого не забирают в Азкабан сразу. Нужен хотя бы прецедент. Потенциальный приговор. Не то, чтобы я сильно был сведущ в работе Визенгамота, но суд обязан вынести заключение, чтобы подозреваемого ждало наказание, а твоего отца отправили в Азкабан сразу. Так не должно быть. Так не бывает, – он злится.
– Ошибаться не слишком приятно, не правда ли? – сухо отмечает Гойл и Драко, скривив рот, согласно кивает.

– Я не хочу сидеть здесь всю ночь, – говорит Малфой спустя полчаса. – Я уже почти примерз к стулу. Один камин не спасает, их нужно затопить по всему поместью. Ты что, и домовиков разогнал что ли заодно?
– А если мать вернется, то она сойдет с ума, не найдя меня дома, – парирует Гойл.
– А как же Трейси? – интересуется Драко. – Ты же мог переночевать у нее.
– Она ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Грегори морщится, словно бы у него болит зуб.
– Что на этот раз? – без особого любопытства спрашивает Малфой.
– Да все то же, – тот машет рукой. – Ее мать против, ты же в курсе. Начитается “Пророка”, наслушается болтовни в Косом переулке… “Выйдя замуж за одного из тех, кто был в первом круге Темного Лорда, ты подставишь нашу семью!”, – с ядом процитировал Гойл. – Как будто бы я лично там был, вразуми Мерлин эту старую каргу.
– Ну да, – кивнул Драко и усмехнулся, – хотел бы я, чтобы мне это помешало.
– Неужели все так плохо? – голос Грегори немного оживляется, когда он отвлекается от мыслей о родителях.
– Нет, – Малфой поджимает губы. – Просто думаю, что завел еще один предмет мебели, который почему-то разговаривает.
– А что Пэнс? – Гойл потирает ладони друг о друга и снова подставляет их камину.
– Ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Драко искренне широко улыбнулся.
Грегори впервые с момента их встречи засмеялся.

* * *
– Да, я слышал об этом, – утром, когда Драко появился в поместье своих родителей, согревая почти окоченевшее тело чашкой горячего кофе, Люциус встретил его в столовой в тяжелом бархатном халате, накинутом на пижаму. – Все достойные волшебники сейчас прилагают усилия, чтобы помочь Гойлам, храни Мерлин их души, – он раскатисто проговорил и отпил немного из своей чашки. – Но у нас осталось очень мало людей в Министерстве и почти никого – в Визенгамоте.
– Зачем они это делают? – Драко схватил так много кофе, что обжегся и закашлялся. – Семь лет прошло.
– Месть приятна даже спустя десятилетия, Драко, – Люциус горько усмехнулся. Драко понял, о чем он вспоминает. Имя Темного Лорда им вслух не произносилось с момента смерти последнего от руки золотого мальчика, особенно в сводах Малфой-Мэнора.
– Не думай, что там какие-то другие люди, – добавил отец. – В конце-концов, мотивы человеческие вряд ли зависят от крови и происхождения, как нам теперь доводится это видеть.
– И что теперь? – тупо спрашивает Драко, уставившись на дно чашки. Разводы покрывают тонкий фарфор “рисовой” выделки, он просвечивает.
– Играть по заданным правилам, не упуская возможности навязать свои, – Люциус пожимает плечами. – Не в первый раз. И не последний, полагаю.
В такие моменты отца выдают прожитые годы, накопленная мудрость и изворотливость ума. Впрочем, последнее всегда выдает его. Фамильная черта что ли.
– Милый, как поживает Астория? – ласково интересуется мать, вошедшая в столовую. Она по-прежнему великолепна, как статусный аксессуар обеспеченного джентльмена, который с годами не становится хуже. Проходя к своему месту за столом, она нежно касается его плеча. – Я хотела бы отобедать с ней в субботу. Она могла бы взять с собой Скорпиуса?
– Я спрошу, – несколько задумчиво бормочет Драко, чувствуя тепло ее пальцев. – Да, я спрошу.
* * *

--

– Нет, ни за что, – в четверг Малфой встречается с Гойлом в Лютном переулке за столиком в “Белой Виверне”. – Упаси меня Мерлин еще раз попасть в этот ледник, пока ты не вернешь всех домовиков обратно, и там не станет градусов на пятнадцать теплее, как минимум.
– Здесь не слишком безопасно, – Гойл воровато оглядывается и поднимает повыше воротник пальто.
– А что, где-то до этого было? – лениво спрашивает Драко.
– Я только что чуть не столкнулся с рыжей Уизли, – Гойл кривит рот. – И ее мелким.
– Странно, что им еще не постелили ковровую дорожку из шкур единорога в Косом переулке, – Драко откровенно скучно сидеть здесь, поэтому его слова беззлобны, скорее по привычке колки. Он дает знак бармену и на столе возникает бокал с огневиски. – О, – он вдруг хватается за идею, пришедшую с первым глотком, словно озарение. – А ты не думал написать Поттеру?
– Может мне сразу в Азкабан чемоданы упаковать? – огрызается Гойл. Он тоже заказывает огневиски и выпивает почти полстакана залпом. За высоким окном начинает лететь мелкий снег. – Все одно… – он выглядит осунувшимся, потерянным. Драко узнает эти черты – знает их по себе. – Может быть это и не так уж плохо.
– Написать Поттеру?
– Поехать в Азкабан в один конец, – Грегори невесело улыбается. На его лице написана беспомощность крупными мазками. – Уверен, что у золотого мальчика охрана похлеще, чем в былые годы в Гринготтсе. Даже если бы я решил, – он сглатывает и подрагивает, – ну, написать, ты понимаешь. Уверен, что мое письмо разорвали бы на части его грязнокровые гоблины из Министерства. Не знаю, почему тебе эта идея пришла в голову.
– Он же справедливый, – Драко откидывается на спинку деревянного стула и поигрывает гранями стакана с виски в руке. – Он же омерзительно правильный, как квадрат, вряд ли он мог бы допустить, чтобы без суда и следствия под его надзором творили такое.
– Что я слышу, – Гойл немного захмелел и выглядит менее подавленным, более агрессивным, – ты хвалишь этого идиота?
– Скорее, замечаю черты, пригодные для дела, – равнодушно комментирует Малфой. – Недооценивать его склонность к защите униженных и оскорбленных – Я НЕ ЭТО ИМЕЛ ВВИДУ, не смотри на меня так! – так вот, недооценивать его склонность к установлению справедливости было бы недальновидно.
– Откуда ты знаешь, что он такой? Что там вообще кто-то такой? – Гойл склоняется над столешницей и подается немного вперед.
– Он, кажется, назвал своего спиногрыза Альбусом Северусом, – Драко усмехается.
– И что с того? Ты что, читаешь воскресный вкладыш “Пророка”, кстати?
– Пэнси читала, – Малфой немного хмурится, предаваясь воспоминаниям о том, при каких обстоятельствах он услышал от нее эту новость. Пэнси лежала в кровати, прикрытая лишь теплым пуховым одеялом, развернувшись так, что ноги были закинуты на подушку, а пятки касались изголовья кровати. Она листала воскресный “Пророк” и смеялась. “Альбус Северус – ты слышал, а? Бедный мальчик только на свет появился, а уже стал изгоем в приличном обществе!”.
– Вот только не надо прикрываться Парки…
– Но ты прав, – Драко перебивает его, отгоняя от себя воспоминания. – Держу пари, рыжая Уизли держит домашний камин Поттеров под замком, чтобы золотого мальчика сохранить невинным от различных соблазнов, а в Министерстве к нему и на венгерской хвостороге не подлетишь.

А к кому подлетишь? К кому можно обратиться за помощью, к кому, кто очень похож на Поттера, лишен тщеславия также, как и он, но более умен и осторожен, не склонен бросаться на амбразуру, размахивая мечом Гриффиндора направо и налево?

Ну конечно.

– Я попробую узнать, – осторожно говорит Малфой. Он чувствует, что может стать более болтливым под действием виски, а выложить (изрядно подвыпившему) Гойлу свои планы сейчас – значит, разрушить их. Гойл и выглядит громилой, и действует также.
– Сам напишешь Поттеру что ли? – Грегори давится смешком.
– А что, нельзя? – притворно вскидывается Малфой. – Прошу тебя, мы же старые друзья.
Гойл допивает очередной бокал и хохочет.

* * *

--
Драко живет на побережье Норфолка вместе с женой и сыном. Вопреки традициям он не решился быть с семьей в поместье, предпочтя дом своего деда у окраин Северного моря.
Поздним утром, после завтрака в субботу они гуляют втроём. Астория кутается в теплую шерстяную мантию, ее белые волосы убраны вязаной косынкой из тонкой пряжи паутинкой. Она красива. Морской воздух ласкает ее щеки и они покрываются легким румянцем. Драко не уверен, что он полюбил ее спустя семь лет, но, по крайней мере, привык к ней, как к еще одному атрибуту своего положения.
Любит ли она его? Он не спрашивал, она не говорила. Это та часть их отношений, которую они предпочитают не касаться. Они оба любят Скорпиуса, и, пожалуй, этого на данном этапе достаточно.
Скорпиус носится за чайками, которые выискивают остатки рачков на побережье.
– Мама будет рада видеть вас к обеду в Мэноре, – говорит жене Драко. Он и раньше говорил, просто напоминает. Скорпиус со всего разбегу плюхается в кучу морского песка и заливисто смеется. Его смех заразителен, теплый и живой. Драко достает палочку и взмахивает ей: песок начинает завихряться вокруг Скорпиуса, принимая очертания знакомых ему животных: дракона, единорога, крупа, саламандры.
– Ты будешь с нами? – спрашивает она. Тоже достает палочку и добавляет несколько песочных фигур: совы, змеи, гиппогрифы. При виде последних Драко на секунду морщится. У Скорпиуса глаза как плошки. Он жадно пытается поймать одного песочного гиппогрифа за хвост. Ну и кто скажет, что это не его сын?
– Позже, – отзывается Драко. – Думаю, мать так быстро вас не выпустит. Успею к ужину. Можем даже на ночь остаться.
Астория задумчиво улыбается.
– Я думала, у тебя дела. Ну, как обычно, – она поправляет локон у лица.
Они никогда не говорят о том, почему иногда Драко не ночует дома.
– Изменились планы, – Малфой пожимает плечами и запахивает мантию. С моря дует ледяной ветер. Еще по-детски пухлые ладони Скорпиуса становятся такими же ярко-розовыми, как и щеки его матери.
– Это приятно, – неожиданно говорит Астория. Ее взгляд устремлен в точку горизонта. – Когда планы меняются.
Она поворачивается к нему: ее красивое лицо раскраснелось от ветра. На губах играет улыбка, ласковая и такая же теплая, как смех Скорпиуса. Драко не может понять, почему она выглядит такой… довольной? Умиротворенной? Радостной?
Он уже балансирует на грани, чтобы спросить, но Скорпиус громко объявляет о том, что он замерз и, волоча ноги сквозь влажный песок, устремляется к ним.

Когда они исчезают в камине, Драко достает пергамент – дорогой, качественный лист с шелковистым тиснением – мгновение мешкает, в задумчивости теребя кончик гусиного пера.
“Привет, как-там-тебя, ты же все еще работаешь в Аврорате? Кстати, мне нужна помощь”.
Это просто смешно.

Немного подумав, он пишет:
Можем встретиться в “Зеленом драконе” в понедельник, двенадцатого ноября, в полдень? Это важно.
И еще немного подумав, добавляет в конце: “пожалуйста”.

Подпись не нужна – если она по-прежнему достаточно умна, сургучового герба на конверте ей будет достаточно, чтобы понять, кто отправитель письма.
Мерлин, только бы она оказалась из породы решительных женщин, а не любителей эпистолярной связи. Вынести переписку с Грейнджер, даже по такому важному делу – о, нет, Гойл, это слишком даже для нашей многолетней дружбы.

Секунд, отведенных на то, чтоб глаза пересеклись, не хватило бы даже чтоб понять, как он относится ко всей затее с помолвкой. Оставалось надеятся, что он ее не ненавидит. Это было бы неразумно. В первую очередь этот союз нужен был Малфоям. К сожалению, это был единственный козырь. Улыбка, сопровождающая приветствия младшего Малфоя, вышла немного нервной. Астория склонила голову, опасаясь неодобрительного взгляда матери. Она не могла позволить себе лишнего сегодня, во всяком случае при всех, и во многом завидовала Дафне, не стесненной темой семейного визита в Малфой Мэнор. К счастью,  взгляды не могли быть направлены на них непрестанно, и Присцилла с Нарциссой нашли общую тему, подарив им пару минут покоя.

– Я думала, что ты женишься на Пэнси, – воздух внезапно исчезает, и Астории приходится сделать усилие над собой. Пальцы ее цеплялись за Дафну, как за спасительную лодку. Она не питала иллюзий: Нотт был весьма убедительным. Она и сама не была в восторге от происходящего. Дай ей отец возможность выбирать, Малфой не был бы даже в первой пятерке из списка. Ее тоже не выбирали, и, вместо ребяческой обиды, в груди разлилось странное облегчение. Не собирался, значит, — взгляд, брошенный через плечо сестры, обжег скулы.  Должно быть, так даже лучше. Она пропустила эту реплику мимо ушей, оставляя ту повиснуть и раствориться манипулятивным противоядием. Если ничего нельзя было изменить, Астория выбирала покориться, нащупать границы и действовать уже в рамках спокойных вод. Дафна была ее парламентарием, но отчего-то слова о слухах, о Малфое и Паркинсон заставляли чувствовать себя неуверенно. Подталкивали сомневаться, остро проходясь по самолюбию. Нужно было выбросить это из головы.

Она едва притронулась к трапезе. Напряжение, тугим узлом улегшееся на уровне диафрагмы, подступало тошнотой. Церемониальная часть подошла к концу, и их оставили вдвоем. Не слишком элегантно и тактично на ее вкус — Гринграсс лишь поджала губы. Смотреть в этот момент на Малфоя было чем-то вроде искусной пытки. Слишком личное, чтоб быть озвученным. На его месте ей бы хотелось провалиться. Пока домовики убирали предметы со скатерти, глаза изучали скучный пейзаж за окном. За сегодняшний вечер она практически не вымолвила ни слова, позволяя вести и направлять себя,  наблюдая за Малфоями в их природной среде обитания. Тепло, которое изредка скользило в его взгляде на мать. Колкий лед немых угроз в глазах Люциуса, не обещающий ничего хорошего. Бесчисленные симптомы чистокровного безумия, пропитывающего нередко целые поколения, шлейфом тянущегося по жизням каждого, в чьих жилах текла не разбавленная магия.
Малфой встал. Наблюдать за ним снизу вверх причиняло дискомфорт, хотя и было допустимо в рамках приличия. Астории же хотелось говорить на равных, даже если между ними было почти полтора метра. Тяжелый наряд вряд ли позволял ей сейчас такую вольность. Гринграсс откинулась на спинку стула, поднимая бровь. Малфой неприкрыто разглядывал ее. Она возвращала ему такой же взгляд — прямой, холодный и немного надменный. Как бы не смущал ее Драко, позволить ему выиграть в этой игре было попросту ниже ее достоинства. Какие еще детали их регалий и чистокровной истории не успели разглядеть старшие за время этого званого ужина? Не раздели разве что. До этого дело тоже дойдет. Позже.
Он, стало быть, нервничал не меньше нее, хотя и предпочел не выдать этого. Ей очень хотелось, чтоб это было правдой. Пальцы, обхватившие спинку стула, длинные, с побелевшими костяшками, отвлекали, притягивая внимание. Астория тяжело сглотнула, подняв подбородок выше, — ощущать себя ведомой наедине с Малфоем было опасной слабостью, граничащей с глупостью.
Вместе с домовиками из столовой пропала и малейшая надежда на положительный исход, повисла тяжелая тишина, которую разбила его жестко брошенная реплика. Пальцы на бедре стиснулись, понадобилось два глубоких вдоха, чтоб успокоить сердцебиение и заставить ладонь расслабленно лечь на стол.

— Поначалу он покажется тебе мудаком. Я даже уверен в этом. Что-то меняется, а что-то — вечно. Но у каждого из нас есть повод, по которому мы ведем себя так, — Тео бросил на нее многозначительный взгляд и невеселая улыбка тронула его губы. — Даже Малфой иногда может быть нормальным, — он особенно подчеркнул последнее, это впечаталось в подкорку. Нормальность — не то слово, которое она бы представила с именем Драко в одном предложении.

— Какая щедрость, — Гринграсс опустила взгляд на его ладонь лишь на миг, возвратив его к точеному профилю. Серые глаза не выражали ничего. Ничего и немного презрения. Было даже немного жаль. Когда она могла отследить в них хоть какой-то отблеск эмоций: раздражения, стыда или же гордыни, создавалось впечатление, что ей это по плечу. Астория даже могла поверить, что когда-нибудь, через много лет, из них вышли бы вполне сносные партнеры. Сейчас же ей хотелось язвить, глядя прямо ему в глаза. Это не было предложением даже, лишь констатацией, костью, брошенной ей, как ручному псу. С другой стороны, вся формальность происходящего и ощущение себя внутри театральной сцены оставляли слишком мало воздуха. Оголить правду, замазанную церемониальными реверансами, было почти глотком морозной прохлады.
Дафна спрашивала Драко, почему, почему, Мерлин, он согласился. У него был хотя бы призрачный шанс отказаться, хотя, глядя на его отца, она сомневалась, что перед Малфоем-младшим стояли хоть какие-то опции. Гринграсс смягчилась, взгляд блуждал по его фигуре и уже не буравил так яростно.
Поддавшись слабости, коротко кивнула. Даже если бы кольцо к концу вечера не оказалось на ее пальце, это ничего бы не изменило. Фарс был лишь для проформы.

Пожалеть об этом шаге ей пришлось почти мгновенно. Горечь вязкой  слюной растеклась по горлу. Драко Малфой оставался змеем, который жалит всех, кто к нему приближался.
— Десерт? — Астория, не подавая виду, сдвинула одним пальцем блюдце, чтоб кольцо скользнуло по бортику дальше, играя изумрудными гранями. — Возможно, я вас разочарую, мистер Малфой. Не все в этом мире можно купить за деньги. Не меня и мое уважение, — для этого ему понадобилось бы сделать нечто, что не стоило ни кната, но было порой недоступным для высшего сословия. Правда, Малфой заработал свои пару очков в начале ужина, пока что этого было достаточно.
-  Правда думаешь, что единственный здесь вынужден мириться с обстоятельствами? — взгляд стал почти непроницаемым. Она не опустится до снисходительности, чтоб играть с ним на одном поле.  Проще позволить словам повиснуть в воздухе, пусть в его глазах появится хотя бы раздражение, на интерес она не слишком рассчитывает.

Десерты не были ее любимым блюдом. Гринграсс больше нравилась обнаженная искренность, незамысловатая, грубая, скрытая от чужих глаз. Для того, чтоб добиться подобного от Драко Малфоя, ей, несомненно, нужно будет неплохо постараться. Если это вообще возможно, исходя из семейной родословной Малфоев. Язвительных улыбок он мог бы подарить ей сполна.
Что же, — подушечками пальцев, нахмурившись, она оттолкнула фарфоровый край, наблюдая, как гордая спина младшего Малфоя удаляется по коридору, — одной партией меньше. Не смотря на гложущую ярость, с которой она едва не сминала плотную ткань мантии под столом, когда его насмешливые глаза изучали выражение эмоций на ее лице, Астория не смела дрогнуть ни от будничности тона, которым сопровождалась важная часть этого драклового мероприятия, ни от яда, которым сочились его слова после, иначе партия осталась бы за ним окончательно. Почему же Гринграсс преследовало ощущение, что она заведомо проиграла? Ее пробирала мелкая дрожь, от чего сделать глоток уже остывшего чая получилось весьма неловко.
Кольцо было изящным, в отличии от способа, которым его вручили. Драко потрудился с первых минут наедине пояснить ей, как он относится к помолвке, доходчиво расставив фигуры по местам. Челюсти болезненно сомкнуты – хорошо все же, что не увидит никто, кроме домовых эльфов. Хотелось бросить ему в спину несколько проклятий, настолько неприятным и липким ощущением внутри отдавалось это чертово кольцо, к которому она сперва даже брезговала притронуться. Словно он винил ее во всем происходящем, и это ощущение неимоверно бесило.

— А что там про Малфоя и Паркинсон? — Астория делала вид, что лениво переворачивает страницы Пророка за чаем. Гринграссы отбыли по делам сутра, оставив дочерей одних в столовой за завтраком.
— Да Панси таскалась за Драко едва ли не с первого курса, — Дафна сделала растерянный глоток, возвращая чашку на блюдце. — Все шептались, что между ними что-то есть после Святочного бала году на шестом, но... Видимо, я ошиблась, — легкомысленное заключение не смогло одурачить Асторию. Полосы перед глазами не складывали буквы в слова, смешиваясь в непонятную кашу.
— Забудь, это не важно, — Астория знала, что сестра что-то задумала, но не хотела делиться с ней подробностями своих мыслей.
— Конечно, — в чае на этот раз отчетливо различим мерзкий привкус размоченной бумаги. В утренних лучах естественного света платиновый ободок, обнимающий ее палец, отбрасывал теплый блик на скатерть.

Его пальцы огладили тыльную сторону ладони, и звенящие искры поползли по поверхности руки, заставляя сердце перевернуться, ударившись о грудную клетку. Дыхание горячее полоснуло скулу — Астория выдавила слабую измученную улыбку.
— Неплохо, не из фамильного хранилища, — Нотт внимательно разглядывал кольцо, севшее на безымянный как влитое гоблинскими стараниями. — Предположу, что камни не зачарованы, да и вряд ли ему это сейчас нужно.
— Зачарованы? — бровь вопросительно выгнулась, встречаясь с хитрым прищуром в глазах напротив.
— Чистокровные волшебники славятся любовью накладывать дополнительные чары на обручальные кольца. Да ладно, не говори, что ты не знала, — голос звучал нежной насмешкой, словно Теодор считал ее несмышленой простушкой, высекая хмурые морщинки сведенных бровей.
— Поясни, — резкое и требовательное. Большим пальцем он стер галочку у основания лба, вновь перехватывая ее подбородок. Глаза слишком близко, зеленые радужки искрились хитрыми бликами.
— Я бы ни за что не надел на этот палец кольца без чар верности на камне, — ее окутал запах кедра и табака, со звонким переливом жасмина. Голос Нотта звучал ниже чем нужно, обжигая кожу за ухом. Гринграсс нахмурилась еще больше. — Проверишь после свадьбы.