— Васанта, будем знакомы, — её имя звучит как нервный росчерк зелёных чернил на бумаге, вписанное большими буквами под какой-то важной бумажкой, — думаю, помощь мне не помешает. У меня накопилось несколько полевых дневников, которые я не могу оставить себе без внесения, и кажется, я окончательно запуталась в том, что мне нужно заполнить.
Неловкость сменяется слабой улыбкой, Василёк смотрит на него снизу вверх, улыбчиво теряясь в очередной мысли. Учёная нисколечко не удивилась, что её не признали – злосчастное «Васанта» крутилось в головах тех, что решил отправиться в одну из экспедиций под её началом, никак не у тех, кто лесов избегал. Она переживала больше всех, скрупулёзно проверяла чужую готовность – в ответ получала обиду, непонимание. Некая репутация, впрочем, есть у всех – Вася хотело было подать руку для рукопожатия, но вместо этого подобрала предложенный примерник, всё так же слабо улыбаясь.
Мимолётное воспоминание возникло само по себе: запыхавшийся помощник, бедолага по имени Рашид, чуть ли не воющий от несправедливости – кажется, господин секретарь помешал ему тогда. Это не было в новинку, у всего должен быть строгий порядок, жаль, не все понимают это. Вася может сказать точно, что слышала имя «Альхайтам» более, чем единожды – чаще всего в возмущениях. Забавно. Вася уверена, что где-то найдётся с два десятка людей, которые будут о ней такого же мнения. Профессионализм часто принимают за грубость.
— Было бы неплохо, если найдётся минутка, — заколка в волосах неприятно колет шею, заставляет поморщиться, притихнув на второй части фразы, — по правде говоря, я не заходила в библиотеку по меньшей мере месяцев девять. Вероятно, многое поменялось за время моего отсутствия. Может, мне кажется...
Василёк смотрит по сторонам ещё раз, будто бы что-то вот-вот украдёт и убежит прочь. Но нет. Полки раньше и правда ломились от книг, фолиантов и манускриптов разной степени старости – сейчас она может перебрать пальцами пару книг и обсчитаться. Она чувствует нервную ноту, в напряжении чужих плеч, в задумчивой паузе, но спросить тоже не решается. Рашид сказал ей, что сейчас стоит язык держать за зубами даже с теми, кому, кажется, можно верить. Особенно, с теми, кто имеет хоть какую-то власть. Вася, впрочем, готова сделать шаг в пустоту. Легкий наклон вперёд, почти заговорчески – Вася снова пытается уловить чужой взгляд, чтобы соврать не вышло.
— Давно здесь так пусто? – женщина на миг отрывается от своих вещей, оставляет дневники лежать на ящике и стряхивает пыль с перчаток. Новые раны саднят руки даже сквозь ткань. Это пока подождёт. Вопрос кажется безобидным, не пронизанным печалью и ноткой переживаний. Если уж так вышло, что он – предатель, то Вася хотя бы закончит свой век достойно, если же нет, то разузнает куда больше. Миша говорил ей, что она слишком нервная – видимо, всё не зря. Что-то явно не так, и это что-то вынудило её вернутся в Академию как можно скорее. Василёк остаётся лишь взмолится Архонтам, чтобы всё не закончилось печально. Страшно, если нельзя доверится даже коллегам, поэтому надежда умирает последней - Вася верит, что всё обойдётся.

— Где – это очень правильный вопрос. Гениальный вопрос, я бы даже сказал. Вот только ответа на него я дать не могу, – вкрадчиво промурлыкал Дотторе. Когда он хотел, его голос звучал очень приятно, он умел расположить к себе даже самых настороженных людей, особенно в тех краях, куда его репутация ещё не успела просочиться. — Не потому что не хочу, конечно же, скорее, это не объяснить. По крайней мере не объяснить словами, доступными человеческому разумению. Можно сказать, что я был нигде. Или везде, смотря с какой точки зрения рассуждать. Одно я знаю точно – будь на моём месте кто-то другой, он бы не выжил.
Дотторе сказал об этом настолько беспечно, словно для него подобное ничего не значило. Он явно вставил свой очередной эксперимент, ведь вполне мог позволить одному из своих тел не выбраться. Отрицательный итог – тоже итог. Его можно учесть на будущее, как лисица запоминает, где в лесу расставлены капканы, чтобы их обойти.
— Но она не пустила меня глубоко, поводила по самому краю. Дразнила, пока не выбросила наружу, словно я ей надоел. Представляешь?
Не исключено, что именно благодаря этому он и выжил, но проблема заключалась в том, что Дотторе так не добыл ничего интересного и полезного. Доктор был готов преодолевать любые расстояния, выдерживать какие угодно испытания и даже невзгоды, позволить целым месяцам утекать сквозь пальцы, но ему был необходим результат. Он не любил оставаться с пустыми руками, как алхимик, смотря в пробирку, не рад мутной жиже, которая получилась от неправильно соединённых препаратов.
— Я абсолютно уверен, что она не боится меня. Она не боится никого из нас. Но, пока я блуждал там, мне казалось, что она соблазняет меня, как умелая кокетка. Все секреты, все тайны, все её дары она сулила мне, если я сделаю правильный выбор. Если соглашусь нырнуть глубже и дотронуться до дна.
Он усмехнулся и развёл руками, показывая, что вот, дурак какой, вместо того, чтобы согласиться, стоит теперь здесь и болтает. Однако, несмотря на все сладкие посулы Бездны, Дотторе знал, что заплатить за них придётся слишком дорого. Отказаться от себя, слиться с ней, как с самой страстной куртизанкой на свете, позволить поглотить самую свою суть, стать её частью, её продолжением, носителем её воли, наполнить себя ею. А он пока что не настолько надоел самому себе, чтобы на такое согласиться. И это при том, что он порой сам был совсем не уверен, какой же из него на самом деле настоящий. Все они были уверены в своей подлинности. Никто не желал признавать себе отражением.
— Ты ведь видел их. Тех, кто поверил ей. Кто подумал, будто сумеет контролировать эту силу. Кто вообразил, что их разум и тело готовы к ней. Ты знаешь, что стало с ними со всеми.
Взгляд Дотторе за маской опасно блеснул, и сам он теперь говорил энергично, с гневом и презрением. Он не понимал их, тех, кто так легко погрузился во тьму. Он прекрасно понимал, что она и впрямь способна даровать могущество. Вот только это был подарок с подвохом. По сути она дарила эту силу самой себе, ведь те, кто её принимал, превращались в послушных марионеток. И, даже если бы она несла всю истину этого мира, он не принял бы её — не на таких условиях. Дотторе играл только в собственные игры.

Фурина бурно захлопала в ладоши. Она никогда не жалела оваций для тех, кто, по её мнению, справился хорошо, но сейчас её реакция оказалась настолько бурной, что за ней пустилась аплодировать вся съёмочная группа.
— Да-да, ты всё правильно делаешь, продолжай в том же духе, и у тебя всё получится! — улыбаясь, заявила Гидро Архонт. — Не стесняйся импровизировать, следуй тому, что подскажет тебе сердце. И, конечно же, если тебе покажется, что какую-то сцену нужно переделать, потому что у тебя появились новые идеи, обязательно об этом скажи. Сценарий – не буква закона, а инструкция и план, которому нужно следовать, но талант умирает там, где обязан действовать только по указке. А теперь давайте разыграем всю сцену по ролям.
В качестве персонажа, который должен был сообщить принцу, что его отца убили, выступал первый министр. Это был пожилой маститый господин, выглядящий как надёжная опора молодому наследнику. Именно на его роль найти актёра вышло сложнее всего, потому что благообразных пожилых людей, конечно, в Фонтейне предостаточно, но никто из них не производил нужное впечатление. А этот человек мог бы сыграть не только министра, но и самого правителя. Именно он должен был также и посвятить принца во все дела, не законченные королём. Сцена начиналась именно с того, что министр посвящал наследника в новую жизнь, которая ему предстояла, рассказывал о тех обязательствах, что он примет на себя в момент официальной коронации. Затем он приглашает юношу прогуляться, и там, на аккуратной дорожке, между ухоженными пышными розами и приветливыми фонтанами, вполголоса сообщит роковое известие.
В определённые моменты должен был звучать голос рассказчика, и этим рассказчиком выступила сама Фурина. Сначала это место тоже занимал другой человек, но она договорилась с ним. Ей пришла в голову мысли, что так её ребёнок будет меньше волноваться, и, кроме того, чем объяснять, какие именно интонации и расстановки акцентов она хочет, проще сделать всё самой. Благо авторы фильма, молодые и довольно бедные ребята, до сих пор не до конца поверившие своему счастью, что ими заинтересовалась богиня, позволили ей делать всё, что она посчитает нужным. Она выступала именно тем закадровым голосом, который либо нагнетал атмосферу, либо, наоборот, разбавлял её светлыми красками. Оператор камеры и осветитель строго следовали всем указаниям, подчёркивая каждую часть озвученного текста.
Несмотря на свою горячую, буквально безграничную любовь к сыну, Фурина не обделила вниманием и всех остальных актёров, даже молодую девушку, играющую роль помощницы садовника и для вида подстригающую кусты. Принц и министр прошли мимо неё, и она поклонилась им, приветствую. И даже эти несколько секунд в кадре выгодно подчеркнули её юность и прелесть. Министр же благодаря собственной игре, а также оттенкам света и теней вокруг него, если бы сказал, что самом деле он и есть король, никто бы не усомнился, его величественная стать вполне соответствовала этому.
Внезапно Фурина повелительным жестом остановила съёмки и выступил вперёд.
— А что, если о готовящемся заговоре сообщит не министр, а вы, юная леди? — она взглянула на садовницу, и та немного стушевалась,  но выдержала взор Архонта. — Слуг обычно не замечают, особенно знатные господа. Ты могла послушать их разговор, а они даже не обратили внимание, что ты находишься поблизости. К министру, если он осведомлён о подобном, возникает слишком много вопросов. Как и когда он об этом узнал, почему не предупредил короля и не предпринял попытки его спасти, и, кроме того, он должен оставаться располагающим к себе персонажем, а тут на него сразу же падает подозрение, ведь кто сказал, что он не втирается принцу в доверие, чтобы затем ударить в спину? Конечно, для некоторых фильмов очень важна атмосфера, в которой все подозревают всех, но наш фильм не такой. Авторы сказали, что мы можем менять всё, что угодно, но положительные персонажи пусть останутся положительными, отрицательные – отрицательными. Это обязательное условие.
Девушка всё больше и больше стеснялась из-за того, что её роль в фильме выросла, но не отказывалась. Она просто молча кивнула и покраснела.

У войны множество лиц, как у хорошего актёра – маски, которые он меняет, выступая на сцене. Но, несмотря на бесчисленное разнообразие форм проявления, война – всегда одинакова. Она всегда разрушает до основания прежний порядок вещей, и так, как было раньше, уже не получится, вне зависимости от результата. И, что самое горькое, даже если побеждаешь, это уже не вернёт всех, кто пал на поле боя. У них навсегда отняли будущее. Слишком у многих. Тем не менее Моракс открыто и прямо встречает взгляд гостя, как тот, кому нечего стыдиться и нечего скрывать. Хотя доводилось ему водить знакомство с теми, кто говорил: только у глупцов и подлецов никогда нет сомнения в их действиях и нет угрызений совести и сожалений. И, сколько бы ты ни совершил, всегда будет казаться, что сделал недостаточно или что были другие выборы, которые могли бы привести к лучшим последствиям. Однако подобные рассуждения – не для народа, никто из них не должен заметить, что их Архонт тоже в чём-то колеблется. Если они усомнятся в божестве, то сейчас, когда у простых людей нет никакого точного понимания, на что им надеяться и во что верить, у них не останется никакой опоры.
Моракс потерял сегодня многих из тех, кто выбрал следовать за ним. По его глубокому убеждению он был обязан добиться тех успехов, на которые они рассчитывали, принося ему присягу. Даже зная, что уже не застанут триумф человечества, они выбрали этот путь в один конец. Люди по-настоящему восхищали его. Легко выступить в качестве героя, если ты можешь обрушить небеса на землю, если по одному движению твоей руки дно океана поднимется и превратится в гору, а горы, наоборот, рухнут в пропасть. Куда сложнее, если всё, что у тебя есть – только рукоять меча или древко копья, доспехи и решимость.
Люди справятся, и Моракс обязан их не подвести. Он будет для них осью, основанием, краеугольным камнем, фундаментом для построения нового будущего. Теми ступенями, по которым они взойдут к вершине. Только бы его хватило оставаться с ними до тех пор.
Вот почему он не может позволить себе пасть, даже если не за что станет больше держаться.
— Пока вы шли сюда, не встречали ли вы ещё места, где может потребоваться наше вмешательство?
Смертным позарез требовалась передышка, но сам Моракс и его Адепты ещё могли сражаться. Кроме того, их содействие не ограничивалось только битвами, но и защитой, и ресурсами. Беженцам нужно устроиться на новом месте и обвыкнуться. Ни в чём не повинные люди попали между молотом и наковальней, в печь плавящегося хаоса и перестройки всего мира.

— Ищите выгоду, как говорят в таких случаях. Когда Властелин Камня дал людям контракты, — воистину, если не знать, кто он такой, можно было поверить, что Чжунли говорит о ком-то другом, как любой благочестивый житель гавани, почитающий её основателя и покровителя, — он желал создать для всех равные условия взаимовыгодной торговли. Чтобы даже те, у кого нет денег, могли приобрести нужные им ресурсы, предложив что-то другое. В океане хаоса постоянно меняющегося мира это должен был стать островок безопасности и надёжности. Но у меня есть подозрение, что в данном случае ни один Архонт не одобрил бы те контракты, которые они, возможно, заключили.
Чжунли говорил очень спокойно, но, судя по тому, как опасно сверкнули его глаза на какой-то короткий миг, становилось ясно, почему он лично решил принять участие в расследовании. Не только потому что на его территории что-то происходит, страдают люди. Это, конечно, первоочередная причина, но здесь затронули гораздо больше. И, всё ещё являясь божеством, он был напрямую обязан напомнить о законах и правилах. Покарать так, чтобы неповадно было, и все, у кого также появлялись подобные идеи, сто раз подумали, прежде чем приступить к их реализации. Предотвратить не только новые жертвы среди детей, но и другие злоупотребления. Люди должны привыкнуть к тому, что, вне зависимости от того, есть над ними бог или нет, наказание всё равно обязательно придёт — чтобы, когда не станет Властелина Камня, они не взялись за старое.
Конечно, можно сказать, что он уже на пороге того, чтобы отойти от дел, и пусть теперь Цисин берут дело в свои руки, но Моракс не привык перекладывать работу на других. Он только готовится отказаться от власти, но ещё не сделал это, а он относился к тому типу личностей, которые трудятся не просто до последнего дня, но до последней минуты. Кроме того, это неприлично, всё равно что передать в наследство не только собственность, но и огромный ворох своих долгов.
— Я думаю, вы понимаете, как это происходит, ведь у вас самой есть договорённости с правителями Фонтейна, не так ли? Договорённости, в результате которых они принимают присутствии вашего приюта на территории страны. Если такие предложения, от которых очень трудно отказаться. Мне доводилось встречать людей, которые говорили, что у любого живого существа на свете есть цена, это не всегда материальные блага, но любого можно купить. Мне не хотелось бы в это верить, но должен признаться, что доля истины здесь есть. Если не все, то многие продадутся, если найти правильный подход к ним. И должен признаться, что вряд ли кто-то знает всех обладателей высокого статуса в этом городе лучше, чем я.
Конечно же, ведь многих из них он сам, лично, и выбрал или по крайней мере рекомендовал. Надёжные люди, которых он назначал, выбирали других надёжных людей, которые проходили их проверку.
— Проблема в том, что случайных людей среди них нет. Несмотря на то, что многие выбились из самых низов, в их числе нет никого, кто просто пришёл с улицы и без причины занял высокий пост. Я знаю, сколько каждый из них работа над своим положением, и знаю, что все они стараются на благо гавани Ли Юэ. Это единый отлаженный механизм, из которого будет крайне затруднительно изъять деталь так, чтобы это не повлияло на его работу. С другой стороны… Как бы ни было печально так говорить, но незаменимых нет. Даже я или вы не относимся к их числу.
Арлекино заняла место другой, место Матери. И, хотя у этих земель никогда не было другого Гео Архонта — система, назначенная Селестией, действовала бы и для него. Если бы он погиб, они назначили бы на его место преемника. И Чжунли — нет, Моракс, — не просто так об этом упомянул. Это означало, что, если они раскроют личность преступника или преступников, замешанных в деле с детьми, у Арлекино будут развязаны руки поступить с ними так, как она того пожелает, конечно, не вызывая на себя гнев остальных Цисин.

Жизнь и правда продолжалась, и прохладный морской бриз, не ведающий преград и одинаково щедро одаривающий прикосновениями лица леди Нин Гуан и её свиты, наблюдающих за гаванью с головокружительной высоты Нефритового Дворца, и самого бедного из портовых рабочих, был тому доказательством. Безмятежная гладь воды, играющая солнечными бликами, словно россыпью переливчатых жемчужин, как если бы и не было там ещё совсем недавно никаких мстительных чудовищ, готовых поглотить всех, живущих на берегу, за считанные минуты, радовала взор и успокаивала души многих из тех, кто сейчас беззаботно обменивался последними новостями или обсуждал разложенные перед ними на столе нефриты и алмазы, придирчиво оценивая их чистоту. Кто-то с кем-то откровенно флиртовал, ещё двое у самого борта о чём-то ссорились — за ними уже приглядывали на случай, если придётся выпроводить вон. Не только дети в гавани знали каждый корабль, что вошёл в порт или вышел, но и сам Чжун Ли. Ему хватило бы одного взгляда для того, чтобы с очень высокой точностью предположить, откуда приплыл этот корабль, что везёт и как долго пробудет. Почти никогда он в этом не ошибался, и многих капитанов он знал по имени. Более того, знал их отцов, дедов и прадедов. Поколение сменялись, традиции уходили в прошлое, имена стирались, лица исчезали в бесконечном потоке времени, неумолимого богатым и бедным, счастливцам и горемыкам, детям и старикам. Только он оставался всегда.
Вот только душа Моракса умиротворения найти не могла. Можно пережить войны, трагедии и катастрофы, но никто не выходит из подобных испытаний прежним, и каждый раз ты теряешь что-то невосполнимое, эти раны нельзя залечить. Чжун Ли отчётливо помнил каждый голос, что больше не звучал, и все надежды, что оставили ему те, кто пал за его идеалы. Это последний долг, что он ещё мог им отдать, раз уж не сумел уберечь. Всё равно как подхватить знамя из слабеющих рук пронзённого стрелой товарища, ведь оно не может коснуться земли, это плохая примета. Обещания, которые он дал, глядя в пустые, остекленевшие глаза своих товарищей, уже холодных, бездыханных, покинувших его навсегда. Они, конечно, знали, на что шли, и многие из них умерли без сожаления, так как искренне верили, что на их крови поднимется новый, лучший мир, светлое будущее для потомков. Но Чжун Ли никогда не чувствовал, что его это оправдывает.
Сегодня снова пригласили выступать артистов, за время которых соперничали самые респектабельные заведения, и это было выгодное вложение средств. Как известно, роскошь притягивает роскошь, золото тянется к золоту. Только лучшее обслуживание на высочайшем уровне. Хозяйка всегда находила способы получить лишь лучшее, на меньшее она не разменивалась.
Эта музыка и стихи к ней… на сей раз они решили отдать дань классике. Конечно же, Чжун Ли не мог сказать им, что лично знал автора, и под видом вдохновлённого его творчеством юноши даже взял несколько уроков поэтического мастерства. Ведь, несмотря на кажущуюся простоту, эти строки были сложены безупречно, ни одного лишнего слова или фальшивого тона. Трогательная история буквально увлекла его за собой в то светлое прошлое, как фея из сказки – ребёнка, жаждущего приключений, по неведомой тропе между невероятных деревьев и волшебных цветов. Перед ним стояла ещё почти полная чашка с остывающим чаем, но он забыл о ней. Поэтому незнакомый голос, зазвучавший среди гармонии, застал Чжун Ли врасплох. Он поднял на незнакомца глаза, полные отблесков задумчивой безмятежности.
— Добрый вечер и вам, госпожа, я надеюсь, что гавань не разочаровала вас, – он мягко улыбнулся Джулии и рукой показал на место напротив него. — У нас здесь, конечно, не найдёшь таких видов, к которым вы привыкли у вас на родине.
Фонтейн неискушённого гостя мог без труда подавить, высотой зданий, размахом улиц, помпезным украшением в центре города. А протянутые по всей стране линии водяного сообщения у кого-то более спесивого, чем Моракс, пожалуй, вызвали бы зависть. После обычных жилых домов, похожих на башни и дворцы, возможно, здесь этой леди всё покажется довольно скромным. Но Чжун Ли искренне гордился родиной и не променял бы её ни на что. Гавань Ли Юэ представляла собой феномен, парадокс сама в себе – она ухитрилась сочетать стиль, в котором была основана много сотен лет назад, и самые свежие веяния культуры и искусства. Если бы она была устроена иначе, то утратила бы свою пленительную индивидуальность.
— Я готов помочь вам всем, что в моих силах. Пожалуйста, не стесняйтесь задавать самые смелые вопросы. Я отвечу на любой, если это не является коммерческой или государственной тайной других людей.
Он держался так спокойно, с таким достоинством, словно у него самого никаких секретов и тайн нет, ничего, что стоило бы скрывать. Тот самый редкий настолько, что сам факт его существования под вопросом, гражданин, чья совесть кристально чиста, и он не знает, что такое сомнения в себе или ночные кошмары.

Как истинное дитя города свободы, Матильда ничего не боялась и всегда старалась быть открытой ко всем незнакомцам. Она была разбалована чувством полной безопасности, обеспеченной Полуночным героем и магистром Джинн. Помимо того, её очень вдохновлял пример таких людей, как Эмбер и Беннет. Они бы ничего не добились, если бы не бросали вызов каждому испытанию на своём пути. А ведь один из них собирал на себе все возможные бедствия, и невозможные тоже. Ну, вот кого, скажите на милость, бьёт молния среди бела дня, при чистом голубом небе? На самом деле ей всегда хотелось стать такой же яркой звёздочкой, как Эмбер, всегда готовой помочь людям и, что самое главное, способной на это. Эмбер успевала везде и могла, кажется, всё на свете. А то, что не могла, тому непременно научится, лучший скаут страны ветров ведь ещё так молода, у неё все впереди.
А что сделала бы Эмбер сейчас на её месте? Конечно же, радушно приветствовала бы гостя и обеспечила его всей поддержкой, какую только может предоставить.
— Я с огромной гордостью и удовольствием приветствую вас на землях Мондштадта, незнакомый, но почтенный путешественник, — она даже позу приняла такую же, как у Эмбер. — Меня зовут Матильда, я – странствующий бард, ищу героя, чьи подвиги могу воспеть в истории. Я бы хотела найти кого-то начинающего, у кого ещё нет своего летописца, чтобы стать первой, кто воспоёт его в истории. Как насчёт вас? Я вас не знаю, но могу сказать, что вы выглядите интересной личностью. Наверняка вам есть, о чём поведать миру.
Тут же вспомнив, что, когда она с такой энергичностью наседает на людей, ей не раз говорили, что она выглядит навязчиво, Матильда даже отступила на шаг и улыбнулась.
— Конечно же, это только по вашему желанию. А сейчас, раз вы хотите, чтобы я составила вам компанию, идёмте. Вас нужно только вывести из леса или проводить до самого города? Когда вокруг не будет столько деревьев, заслоняющих обзор, вас встретит прямая и хорошая дорога до самого Мондштадта.
У неё, конечно, имелись свои подозрения. Интересно, с какой стороны он пришёл и как попал в Шепчущий лес. Ведь путь до Ли Юэ пролегал в совсем другой стороне. Но что говорит в подобных случаях госпожа Ноэлль? Негоже подозревать того, кто ещё не сделал ничего плохого, по крайней мере из того, что известно тебе, и нуждается в помощи. Мало ли, в такой буре и правда можно дать хороший крюк. Она не рыцарь, чтобы его судить, и тем более наказывать, когда он дойдёт до города, там с ним и разберутся, если он сделает что-нибудь не то. Правда, у госпожи Ноэлль есть то преимущество, что она способна дать отпор любому, если всё обернётся плохо, но Матильда была уверена, что и сама как-нибудь да справится.

Тяжело опираясь на копьё и только благодаря ему не падая на землю лицом вниз, Моракс сплюнул сгусток крови – не золотой, но чёрный. Он заставлял себя дышать и не закрывать глаза, так как понимал, стоит лишь отдаться подступающей дурноте – и ему конец. Позади него в странных, неестественных, гротескных позах застыло множество окаменевших фигур. Но, хотя прошло совсем ещё немного времени, статуи уже начали чернеть, пропитываясь скверной, и липкая даже на вид тёмно-фиолетовая аура сочилась из них наподобие ядовитого дыма. Моракс не знал, сколько ещё продержится, получив столько ран — белоснежные одежды Архонта изорваны во многих местах, тело покрыто глубокими трещинами, больше как у ожившего изваяния, чем человека, — но сдаваться не собирался. Он ещё способен шагать вперёд и поднимать оружие. Ничто не кончено для него. Он готов расправиться со злом, даже ценой своего существования.
Моракс давно потерял счёт тем, кого оставил позади, поражённых гневом повелителя стихии гео. Он также больше не понимал, сколько прошло времени с тех пор, как он спустился сюда. Возможно, его уже ищут наверху. Это не имело значения, они всё равно в безопасности. Пока он дышит, им ничего не угрожает. Так было всегда и так будет. Он – гарант их мирной и спокойной жизни. Он обещал. Он убережёт их, даже если это станет последним, что он сделает.
Сохраняя всё то же бесстрастное выражение лица, не выдавая ни малейших признаков боли, Моракс медленно поднялся на ноги и выпрямился в полный рост, расправляя плечи. Ужасные раны затягивались на глазах. На это его сил пока ещё хватало. Порча уже разъедала его изнутри, он ощущал, как она стремится добраться до сердца, но нет, он не покорится ей. Его даже взял какой-то азарт, желание бросить вызов небесам, Бездне, самой судьбе, собственным пределам возможного. Возможно, только благодаря подобному упрямство он когда-то выиграл Войну Архонтов. Упираться рогами и стоять на своём Моракс всегда умел замечательно, недаром Барбатос называл его «твердолобым болваном».
— Прости, старый друг, – тихо промолвил он.
Моракс обещал, что, какие бы бедствия ни происходили, они обязательно выдержат, выберутся и встретятся за бокалом хорошего вина или чашкой чая. Что они всегда останутся друг у друга. Он никогда не нарушал клятв, и это, хотя нельзя было считать официально заключённым контрактом, оставалось важным для него.

Как истинное дитя города свободы, Матильда ничего не боялась и всегда старалась быть открытой ко всем незнакомцам. Она была разбалована чувством полной безопасности, обеспеченной Полуночным героем и магистром Джинн. Помимо того, её очень вдохновлял пример таких людей, как Эмбер и Беннет. Они бы ничего не добились, если бы не бросали вызов каждому испытанию на своём пути. А ведь один из них собирал на себе все возможные бедствия, и невозможные тоже. Ну, вот кого, скажите на милость, бьёт молния среди бела дня, при чистом голубом небе? На самом деле ей всегда хотелось стать такой же яркой звёздочкой, как Эмбер, всегда готовой помочь людям и, что самое главное, способной на это. Эмбер успевала везде и могла, кажется, всё на свете. А то, что не могла, тому непременно научится, лучший скаут страны ветров ведь ещё так молода, у неё все впереди.
А что сделала бы Эмбер сейчас на её месте? Конечно же, радушно приветствовала бы гостя и обеспечила его всей поддержкой, какую только может предоставить.
— Я с огромной гордостью и удовольствием приветствую вас на землях Мондштадта, незнакомый, но почтенный путешественник, — она даже позу приняла такую же, как у Эмбер. — Меня зовут Матильда, я – странствующий бард, ищу героя, чьи подвиги могу воспеть в истории. Я бы хотела найти кого-то начинающего, у кого ещё нет своего летописца, чтобы стать первой, кто воспоёт его в истории. Как насчёт вас? Я вас не знаю, но могу сказать, что вы выглядите интересной личностью. Наверняка вам есть, о чём поведать миру.
Тут же вспомнив, что, когда она с такой энергичностью наседает на людей, ей не раз говорили, что она выглядит навязчиво, Матильда даже отступила на шаг и улыбнулась.
— Конечно же, это только по вашему желанию. А сейчас, раз вы хотите, чтобы я составила вам компанию, идёмте. Вас нужно только вывести из леса или проводить до самого города? Когда вокруг не будет столько деревьев, заслоняющих обзор, вас встретит прямая и хорошая дорога до самого Мондштадта.
У неё, конечно, имелись свои подозрения. Интересно, с какой стороны он пришёл и как попал в Шепчущий лес. Ведь путь до Ли Юэ пролегал в совсем другой стороне. Но что говорит в подобных случаях госпожа Ноэлль? Негоже подозревать того, кто ещё не сделал ничего плохого, по крайней мере из того, что известно тебе, и нуждается в помощи. Мало ли, в такой буре и правда можно дать хороший крюк. Она не рыцарь, чтобы его судить, и тем более наказывать, когда он дойдёт до города, там с ним и разберутся, если он сделает что-нибудь не то. Правда, у госпожи Ноэлль есть то преимущество, что она способна дать отпор любому, если всё обернётся плохо, но Матильда была уверена, что и сама как-нибудь да справится.

Тяжело опираясь на копьё и только благодаря ему не падая на землю лицом вниз, Моракс сплюнул сгусток крови – не золотой, но чёрный. Он заставлял себя дышать и не закрывать глаза, так как понимал, стоит лишь отдаться подступающей дурноте – и ему конец. Позади него в странных, неестественных, гротескных позах застыло множество окаменевших фигур. Но, хотя прошло совсем ещё немного времени, статуи уже начали чернеть, пропитываясь скверной, и липкая даже на вид тёмно-фиолетовая аура сочилась из них наподобие ядовитого дыма. Моракс не знал, сколько ещё продержится, получив столько ран — белоснежные одежды Архонта изорваны во многих местах, тело покрыто глубокими трещинами, больше как у ожившего изваяния, чем человека, — но сдаваться не собирался. Он ещё способен шагать вперёд и поднимать оружие. Ничто не кончено для него. Он готов расправиться со злом, даже ценой своего существования.
Моракс давно потерял счёт тем, кого оставил позади, поражённых гневом повелителя стихии гео. Он также больше не понимал, сколько прошло времени с тех пор, как он спустился сюда. Возможно, его уже ищут наверху. Это не имело значения, они всё равно в безопасности. Пока он дышит, им ничего не угрожает. Так было всегда и так будет. Он – гарант их мирной и спокойной жизни. Он обещал. Он убережёт их, даже если это станет последним, что он сделает.
Сохраняя всё то же бесстрастное выражение лица, не выдавая ни малейших признаков боли, Моракс медленно поднялся на ноги и выпрямился в полный рост, расправляя плечи. Ужасные раны затягивались на глазах. На это его сил пока ещё хватало. Порча уже разъедала его изнутри, он ощущал, как она стремится добраться до сердца, но нет, он не покорится ей. Его даже взял какой-то азарт, желание бросить вызов небесам, Бездне, самой судьбе, собственным пределам возможного. Возможно, только благодаря подобному упрямство он когда-то выиграл Войну Архонтов. Упираться рогами и стоять на своём Моракс всегда умел замечательно, недаром Барбатос называл его «твердолобым болваном».
— Прости, старый друг, – тихо промолвил он.
Моракс обещал, что, какие бы бедствия ни происходили, они обязательно выдержат, выберутся и встретятся за бокалом хорошего вина или чашкой чая. Что они всегда останутся друг у друга. Он никогда не нарушал клятв, и это, хотя нельзя было считать официально заключённым контрактом, оставалось важным для него.

После всегда тёплого Ли Юэ к такому климату нужно привыкнуть. Конечно, там тоже выпадали снега, но чаще всего - в горах, а гавань всегда оставалась гостеприимной и приветливой, и море никогда не замерзало до сплошной ледяной глади. И никогда там не бывало настолько сильных морозов. Студёный ветер мог пробрать до костей неосторожного путника, не удосужившегося одеться достаточно тепло. Кажется, здесь даже ходили поверья, что духи холода могли заменить человеческое сердце на хрустальный осколок. Неприветливые деревья напоминали те, что в страшных историях зловеще скалятся дуплами-клыкастыми пастями в ночной темноте и тянут кривые загребущие ветви-лапы к любому, кто окажется близко. При свете дня их истинная натура словно бы затаилась, следя недобрым взглядом за мужчиной, идущим по лесу. Он, однако, ничего не замечал, или, точнее, нарочно игнорировал, отнюдь не отличаясь ни повышенной мнительностью, ни беззащитностью. Этот человек предпочитал всегда решать проблемы по мере их поступления, и жизнь столько раз сталкивала его со вполне настоящими монстрами, невообразимыми для нормальный, здоровый фантазии, что не ему бояться теней и местных баек.
А человек ли? Что-то в его походке и осанке заставляло в этом сомневаться. Да и одежда, слишком лёгкая для местных температур, наводила на дополнительные вопросы. Он как будто совершенно не чувствовал губительные морозы, и, прикоснувшись к нему, можно было уловить, что тело источает приятное тепло. Странный незнакомец вполне мог согреть не только себя, но и того, кто рядом. Могло бы даже возникнуть предположение о Пиро Глазе Бога, но нет, как ни приглядывайся, его Глаз Бога вообще отсутствовал.
Тропинка петляла словно бы без конкретного направления, как будто воля самого леса пыталась запутать незваного гостя. Как притаившийся голодный зверь, приманивающий лакомую жертву поближе. Он умел ждать, уподобляясь пауку, сидящему неподвижно в ожидании глупой мухи. Но продолжающего идти вперёд мужчину ничего не настораживало. И воистину что-то в нём было такое, что любой кошмар как следует призадумается, прежде чем связаться с ним. Как говорится, шагая долиной смертной тени, не убоюсь зла, ведь нет никого хуже меня во всей долине.
Движение впереди привлекло его внимание. Маленький рыжеволосый мальчик пробирался куда-то весьма целеустремлённо, будто знал что-то, никому более не известное. Мужчина сделал шаг назад, но мальчик его пока ещё не видел. Возможно, он бы не стал выдавать себя, просто приглядев за ребёнком со стороны, как часто делал у себя на родине, но тут одна из ледяных глыб пошевелилась, выдавая, что никакой это не элемент ландшафта, а самый настоящий монстр. В сравнении с ним даже взрослый казался миниатюрным и хрупким, а парнишку тварь могла раздавить походя. И уже замахнулась безобразной лапой, но траекторию движения ей преградило копьё.
Когти безвредно и разочарованно даже лязгнули о металл, и тварь в лёгкой растерянности, застигнутая врасплох, качнулась назад. Мужчина провернул копье в ладони и, не давая ей опомниться, атаковал сам. Он двигался быстрее и наносил удары точнее, чем простой смертный. Кроме того, некоторые его приёмы обращения с копьём можно было назвать несколько нетривиальными. Оно так и летало по прихоти его ловких рук, рассекая морозный воздух, выписывая золотистые узоры, нарушая законы логики и гравитации. Завораживающе красивый и откровенно смертоносный танец. Лёд, что толстой многослойной бронёй покрывал громоздкое тело монстра, крошился и разлетался в стороны, как тончайшее стекло или хрусталь.

Чуть задумчивая, загадочная, та, чьи истинные мысли, эмоции и мотивы прочесть совершенно невозможно.
Предвестники знали друг о друге не так чтобы слишком многое. Они подчинялись одному командиру и хранили верность Царице. Но больше ничего не связывало их. Каждый из них преследовал свои личные цели и искал нечто, понятное лишь для него одного.

И какую цель преследовала Третья Предвестница, было известно лишь ей одной. Тихая песня, густой мелодией окутывающая всех, кого касалась. Тусклый белый свет, в котором каждая поднятая в воздух пылинка кажется маленьким огоньком. Лёгкость лент, перебираемых едва ощутимым прохладным ветерком.

Солдат, военачальник, командир – Капитано всегда оставался далёк от понимания того, что являет собой образ Голубки. Но он её уважал. Уважал её выбор примкнуть к Фатуи, уважал право иметь свои собственные цели, смелость стать одной из тех, кто бросает вызов судьбе.
Так же как он уважал и того, на кого пусть двусмысленно, но всё же понятно намекнула таинственная девушка.

— Ты права.
Дело было не в зеркальной частице созидателя, что сокрыта в творении. Такие материи от военачальника несколько ускользали. Дело было в логике. Это было не нападение извне. Слишком спокойным оставался дворец, слишком мало сил было стянуто. Нападение извне было бы замечено на подступах, встречено упреждающим ударом, который скорее возглавлял он сам.

Значит враг появился здесь, прямо в этом месте. А чей безграничный гений мог породить нечто столь разрушительное?
— Доктор порой увлекается.
Вряд ли план Дотторе заключался в том, чтобы выпустить своё огромное создание громить дворец. Скорее всего, как порой случается у тех, кто увлечен открытиями и изобретениями, что-то пошло не так. Нет, это не удивляло. Когда делаешь что-то впервые, ты не можешь точно предсказать результат.

К слову, к месту разрушения явился и сам Второй Предвестник, превратив происходящее в поле боя. Нечасто увидишь Доктора, непосредственно вмешавшего в битву. Несмотря на свою огромную силу, этот человек всё же предпочитал вкладывать её в игры разума, а не оружия.
— Я предпочту присоединиться сейчас.
Капитано умел проявлять терпение, но то было терпение воина, выжидающего правильный момент для удара. Терпение, которое должно сочетаться с решительностью и стремительностью, потому что воину не стоит упускать время для атаки. Если долго выбирать момент, может стать поздно.
Тактика Колумбины была иной, и в ответ Капитано лишь кивнул, выражая согласие. У него не было ни нужды, ни желания решать за Третью Предвестницу и отдавать приказы. Первый, но первый среди равных. Голубка сама знала, какой момент должна выбрать.

Воин сделал шаг, второй, а затем прыгнул, стремительно приближаясь к противнику. Вокруг него вспыхнул голубой свет, и на огромный конструкт одна за другой рухнули две глыбы тёмного льда, напоминавшие отколотые от ледника длинные копья. Но каким бы внушительным не был этот удар, страж или чем бы не было это создание, даже не дрогнул, лёд, кажется, его даже не оцарапал.
Зато враг обратил внимание на нового противника. Выпущенные по нему снаряды Капитано сбил в воздухе, небо, затянутое низкими снежными облаками, осветили яркие вспышки, таяли и испарялись густо крутившиеся в воздухе снежинки.

Искренний и такой неуместный с точки зрения Первого Предвестника смех выдал местоположение Доктора. Стремительным рывком Капитано приземлился рядом со своим коллегой. Дотторе себе не изменял. Кажется, он даже выглядел… счастливым? Или это было лишь ощущение того, кому никогда не понять те мысли, что рождались в невероятном разуме этого человека?
— Почему ты ещё не взял над ним контроль?
Создания должны подчиняться тому, кто их породил, не так ли? Или это было слишком простое и слишком армейское понимание вопроса?
— Что это вообще такое?

— Ты ведь прекрасно знаешь, что я ищу. Это всегда одно и то же, но принимает разные формы. Я ищу истину.
Дотторе белозубо улыбнулся, словно самый счастливый человек на земле, как будто недавно и не рассказывал, как его хотела забрать неведомая сила для того, чтобы превратить в свою безвольную марионетку или что похуже. Для такого как он её фантазия, вернее, то, что ей заменяло таковую, могла пойти гораздо дальше. Бездна, вероятно, не строила такие планы, как люди, она не размышляла в тех критериях, что привычны жителям этого мира, но она обладала самосознанием, разумом, она контролировала то, что делает, у неё имелись свои стремления и цели. И она точно чуяла в нём не обычную добычу, статиста, которого перемелют в ничто её жернова. Ему нравилось думать, что он бы мог стать её апостолом — если бы согласился.
— Я хочу познать, что она такое. Никто не может вынести сияние раскрывающихся перед ними таинств, поэтому все, кто прикасается к запретному знанию, неизбежно сходят с ума и гибнут. И не имеет значения, божество ты или смертный. Для всех всегда одна судьба. Но, как ты знаешь, я люблю обманывать судьбу. Я бы не отказался, чтобы моё существование встало у неё костью в горле.
Небо лжёт. Архонты лгут. Может быть, из прихоти, или у них действительно нет выбора – не имеет значения. Они такие же марионетки. Они покорно следуют тому, что им диктуют фальшивые звёзды, они хранят гнилой порядок этого мира, даже если бы тоже предпочли его испепелить, как госпожа Царица. Поэтому Дотторе также презирал обеих Дендро Архонтов – и прежнюю, и нынешнюю. Как богини знаний они должны были смести всю эту наносную шелуху, зрить в корень, раскрыть правду миру, чего бы это ни стоило. Академия – и вовсе величайшие лицемеры на земле. Проповедуя распространение знаний, поощряя множество исследований, они наложили десятки ограничений, чтобы никто и никогда не докопался до действительно значимых вещей.
— Никто, конечно, не подаст мне ответы на золотом блюде, поэтому я готов пойти на всё. Я даже готов вырвать их из глоток тварей Бездны. На этом условии я присоединился к Фатуи.
Зачем он всё это объясняет, да не кому-нибудь, а Капитано – Дотторе сам, пожалуй, не знал. Он вёл себя так, будто очень соскучился по полноценному собеседнику в лице кого-то, кроме его собственных копий. Доктор уже слишком хорошо изучил всё, что каждая из них может ему ответить.
— Но в эту игру я буду играть по своим правилам или никак. Поэтому я сейчас здесь, а не слушаю её шёпот. Я уже отказался от поддельных идеалов Архонтов не для того, чтобы принять на веру новые. Я ни за одну из сторон силы. Не за Небеса, ни за Бездну. Они одинаково ослеплены каждый своей стороной правды. Мне же нужна абсолютная истина. А это значит – нечто посередине. Нечто большее, чем просто совокупность всех частей.
Ему нравилось, что разгадка ускользает из рук. Процесс увлекал его порой больше, чем результат. Потому что попутно возникало множество других мыслей, идей, потенциала для творчества. Кроме того, Дотторе также зависел от одного состояния или настроения, как это ни назови, которое, должно быть, Капитано мог понять. Бросить вызов своим ограничениям, чтобы их превзойти. Выйти на предел, там, где нервы вытянуты, подобно струнам, и звенят, а мозг стремится обогнать сам себя. Или сгореть самому, или испепелить препятствия. Без очередной дозы подобных эмоций он уже не мог чувствовать себя живым.
— Если ты идёшь туда, то я составлю тебе компанию.
Дотторе, как это за ним водилось, раз приняв решение, не спрашивал, просто ставил известность. Отвязаться от него у Капитано не получится.

Путешествие затянулось. Катаби планировала быстро пересечь Сумеру или Ли Юэ и добраться до Фонтейна, но что-то пошло не так. Птичка ей напела, что в Мондштадте есть кто-то, с кем можно что-то обсудить.

Эльфийка глубоко вздохнула и посмотрела в ярко-голубое небо. Глядя на безоблачный ровный цвет она откинулась, улегшись спиной на кривые доски. Ямщик это заметил. Усмехнувшись, старик сказал что ей бы поберечься от заноз и не укладываться так в его повозке. Катаби что-то вежливо промямлила в ответ, но продолжила лежать.

Остановить катастрофу. Для неё самой это не звучало как предназначение, просто выражение, выразившее горе и страхи родителя. Всё же и Катабира, и её мать были достаточно рациональны чтобы не придавать этому большого значения. Жаль, что эмоции сильнее рациональности.

Поездка в страну ветра и сама ощущалась как попытка поймать ветер. Что-то незримое, неуловимое, что-то, что не ухватить руками, не посадить в клетку и не заморозить. Раньше Катаби не думала о ветре так, но во внешнем мире, с его масштабами и разнообразием он действительно казался могущественнейшей из стихий. В маленькой изолированной Энканомии трудно оценить всё величие мира. Шутка ли, многие от рождения до самой смерти верили что мир ограничен несколькими островами в вечной ночи. Для Катаби было очевидно, что есть и другие места, но насколько они другие, она не могла даже представить.

Каэнри'Ах. Она существовала в то же время что и Энканомия на территории Сумеру. Как у Энканомии, у неё не было архонта. И прожила она немногим дольше. Зато оттуда прибывали делегации бандитов для разграбления подземной библиотеки. Вот по большей части всё, что знала Катаби на данный момент.
Кто-то родом оттуда... Что он может знать? Передаются ли в его семье сказания о том, как они пережили апокалипсис? Или же он тоже вслепую ищет какие-то нити, ведущие к разгадке?

Повозка выехала из леса к шумной деревеньке. Катаби села и осмотрелась. Слева была очень милая, оживлённая деревенька, полная и взрослых, и детворы. По центру её стояла башня с ветряком, выполняющая непонятно какие функции. Возможно, преобразование кинетической энергии во что-нибудь? Она не очень красивая из-за гротескной и тяжёлой формы и больше похожа на примитивную самодельную постройку, из-за чего Катабира отмела мысль о декоративной природе башни. Справа же...

По правую сторону от Катаби сверкало озеро. Вода внешнего мира всегда очаровывала эльфийку, но сегодня этому были и другие причины. По центру озера расположился город-замок, закрывший себя неприступной стеной. Отчего они защищались, Катабире было непонятно, а с этого ракурса даже хорошо просматривалось устройство города. Он совсем не выглядел непроницаемым. В отблесках воды шлифованные стены тоже блистали, из-за чего город будто сиял.
И там тоже были ветряки.
Из-за стен и общего изолированного вида, Катаби даже задумалась: не выполняют ли они какие-то защитные функции? Своё предположение она озвучила старику, который спускался с повозки. На это тот рассмеялся, но верного ответа не предоставил, только пожелал хорошо повеселиться в Мондштадте.

Остаток пути полагается пройти пешком.