— Mental wounds still screaming, driving me insa-ane... — дождь барабанит по крыше машины, Ли Керслейк барабанит по ударным из динамиков, а Энн барабанит по мягкой, слегка истертой обшивке руля, подпевая протяжному, почти ноющему вокалу Оззи Осборна.
«Crazy train» — песня что надо, чтобы нестись по двести десятому шоссе слегка быстрее положенных сорока пяти миль в час (миль так на двадцать). А еще она отвлекает от мыслей о том, что в единственный раз, когда Ирвин попросил её об одолжении, она знатно облажалась.

Всю ночь она едва могла сомкнуть глаза. Её беспокойная голова находила любой повод, чтобы не оказаться на подушке — сборка древнего пазла, который пылился уже второй год на полке; просмотр ютуба, промотка инсты и твиттера с последующей агрессивной дискуссией на несколько часов. В итоге, она так не смогла уснуть, и, когда после полудня ощутила, как тяжелеют веки, решила все таки полчаса подремать. Ничего ведь страшного не произойдет, особенно если она поставит будильник? Энн же не собиралась засыпать — просто прилечь, чтобы избавиться от ноющего ощущения в мышцах и липкости в глазах.
Но назойливый звук так и не смог протиснуться в темную, вязкую бессознательность, и жалкие полчаса растянулись на несколько часов. Зато, когда она распахнула глаза и, даже не взглянув на часы, поняла, что давно должна быть в дороге, сон как рукой сняло.

— I'm going off the rails on a crazy train, — концовка припева смазывается, когда взгляд падает на сенсорную панель. Таунсенд должна быть в Дулуте уже через двадцать минут, хотя навигатор заботливо показывает ей сорок семь. Она чертыхается и жмет педаль в пол. Колеса сопротивляются, ноют, но, взревев, «тойота» несется вперед по полупустому шоссе. Силуэты деревьев и полей превращаются в сплошные бледно-зеленые полосы по бокам, и Энн едва ощущает скорость. Наверняка она снова получит штраф, а то и не один, но...

Ей должно быть плевать.
Не на штрафы, хотя и на них тоже — ей в принципе на них пофиг — а на Ирвина и его проблемы. На то, что, почему-то он не заказывает такси, а вырывает её в её выходной, чтобы она потратила пять часов (ну, у же меньше) туда и обратно, чтобы отвезти его домой. По сути, она могла бы даже не торопиться. Задержаться в кофейне, чтобы перекусить и захватить стаканчик венского кофе. Заехать к подруге, которая живет в Карлтоне. Энн могла вообще на берегу отказать ему, но наоборот перенесла сегодняшнюю смену на другой день.
После смерти Джолин он мог бы раствориться в тумане собственного горя, как сделали родители, или оставить всё, что было связанно с его невестой, позади и не вспоминать об этом никогда больше. Энн думала, что он так и сделает.
Она хотела, чтобы он так сделал.
Но Ирвин не пропал, не оборвал связь, словно тонкая, едва заметная ниточка всё еще связывала их.
Наверное, это такой способ душевного мазохизма, чтобы всё казалось таким же, как раньше, но извращенным, непонятным, потому что в новой-старой жизни больше нет того главного кусочка, который делал всю картину осмысленной.
И даже если так, даже если Бейли не мог отпустить то, что связывало его с её сестрой, Энн не могла проигнорировать его просьбу.

Блин. Она ведь даже скучала по этому придурку.

На подъезде к Эско все таки приходится сбавить скорость, и пальцы снова нетерпеливо барабанят по рулю уже под Scorpions. Чтобы немного успокоить свою нетерпеливость, Таунсенд выуживает из недр памяти его облик в последний раз, когда они виделись, кажется чуть больше полугода назад. Это было буквально на несколько минут — она передала ему переноску с Мистером Пенсионером и почти сразу же убежала, так как торопилась — и они даже не успели поболтать.
Ирвин отпечатался в её памяти скорее смазанной, почти призрачной фигурой под желтоватым полумраком подъезда — знакомой, но бездетальной — как выцветшая фотография. Почти, как сама Джолин, только её искривленные черты она может увидеть в зеркале — в уголках глаз, складках губ, в остроте подбородка. Ирвин же существует на редких фотографиях, но все они остались в родительском доме, в котором Энн уже давно не была.

И всё же, она сразу ловит его силуэт, еще даже не попавший в свет фар. Он почти один такой здесь — высокий, но прямой, как фонарный столб, с забитой под завязку наплечной сумкой.
Она притормаживает у тротуара и, кажется, только сейчас замечает на переднем пассажирском упаковку влажных салфеток, начатую, но так и не законченную бутылку с древней газированной водой (даже этикетка выцвела на солнце) и моток проводов с зарядками и наушниками. Энн закидывает все это добро назад, как и упаковки от чипсов и жвачек с приборной панели и две пустые банки из под энергетиков, занимающие кофедержатели, и... Блин. Энн надеется, что Ирвина не смутят крошки на коврах.

Внутрь прорывается влажный запах улицы и джинсовой ткани. Будто сырой промозглый воздух пытается занять место на переднем сиденье, но Энн совершенно не обращает на это внимания. Она перебирает в голове десятки приветствий — остроумных и серьезных — но не находит нужное.

— Хэй, — поэтому она машет рукой в небрежном приветствии и делает музыку тише. С интересом смотрит на единственную сумку, с которой он к ней плюхнулся. Таунсенд уж думала, что он будет с каким-нибудь рюкзаком и чемоданом на колесиках — даже немного разобрала багажник пару дней назад (вернее, запихнула все самое громоздкое и мягкое, вроде бумажных пакетов, по углам. Но ей приходится себе напомнить, что он ездил не в отпуск, и вряд ли в его случае из командировок привозят много вещей.

— Вообще пофиг, — пожимает Энн плечами, включая обогрев пассажирского сиденья. Она не стала уточнять, что вода — меньшее из зол, что когда либо впитывалось в эти сиденья, — Пусть извиняются те, кто тебя заставил под дождем топать, могли и поближе сбросить.

Она поворачивается к нему и на мгновение замирает, встречая пытливый, почти что рентгеновский взгляд. От неожиданности она сама отзеркалено смотрит на него, под барабанную дробь дождя снаружи и неразборчивое мычание из динамиков внутри.
Он выглядит... бледным. Почти что болезненно бледным, и лишь ржавые точки — Энн сначала решила, что это грязь — бежевые тонкие пластыри на щеке и фиолетовые круги под глазами давали его лицу какой-то цвет. Ржавые точки оказались мелкими ранками, которые где-то уже начали зарастать корочкой.
Повисает странная пауза, словно они были персонажами какой-то игры, и человек за пределами монитора отошёл в туалет, когда надо выбрать вариант ответа в разговоре.
Он заболел? Может, стоит заехать в аптеку?

Энн хмурится и откидывается на спинку сиденья.
— Что? — ворчит и заглядывает в зеркало заднего вида, пытаясь увидеть, что же он у неё рассматривает. Ну... Да, у неё не самый свежий вид, но он сам бы на себя посмотрел.
— Давно не виделись, — отвечает Ирвин, и его привычный выверенный тембр слегка размокает, как чеки, на которые он сел, и которые она не успела убрать.
— Ты что, забыл как я выгляжу? — она в последний раз оглядывает себя в зеркало, морщится, потому что пушок над губой отбрасывает тень так, будто кажется, что у неё растут усы, и снова смотрит на своего пассажира, — Или испугался, что сел не в ту машину? Если бы мы были незнакомы, я бы заблочила двери и вызвала бы полицию, так что, — она слегка тыкается кулаком в его плечо, — ты сегодня везучий парень.

Ирвин кажется таким чужеродным в изящном, но неряшливом салоне. В ее голове мелькает мысль, что он бы идеально смотрелся в каком-нибудь угловатом простеньком джипе, но вычищенном до блеска, как в самые свои лучшие заводские времена.
Вообще, странно видеть его снова вот так, в живую, а не в виде обезличенного аккаунта.
Что ж, он прав. Они реально давно не виделись.

Энн пропускает несколько машин и трогается с места, чтобы развернуться и поехать той же дорогой, которой она приехала, с некоторым перестроением маршрута.

— Напомнишь адрес? Нет, даже так, — она кивает на сенсорную панель, — вбей его в навигатор.

Улицы окрасились цветами дождливых улиц, фонарей и разноцветных вывесок. Что-то вроде серого, желтого, красного. Разметка немного теряется в отражениях луж, но Энн следует за другой машиной, выруливая на главную дорогу. Что ж, теперь какое-то время прямо.

— Э-эм... — мычит она, ощущая, как все темы разговора, которые обычно она использует, чтобы завести беседу, тают в её голове, как сахарная вата. Взгляд цепляется за капли дождя, поймавшие в плен отблески электрического света, как за спасение. Точно, можно же поговорить о погоде, — Погодка что надо, — в её голосе нет ни капли сарказма — Энн любит дождь, особенно, когда она пережидает его где-то внутри. Но Ирвину явно повезло меньше — она виновато окидывает взглядом  его намокшую куртку и висящие сосульками волосы,  — Извини, я опоздала. Были пробки.

Она придумала эту отмазку еще когда проезжала Каноэ Брук, поэтому заготовленная фраза отскочила от зубов как общеизвестный факт, даже если все на самом деле понимают, что в то время никаких пробок не было.

— Как ты... как добрался?