and even after all this time
it is you, always you
В детстве в Коукворте Лили иногда казалось, что Северус читает ее мысли: когда Эванс хотела его видеть, или ей просто было одиноко, он непременно появлялся. Они оба были тогда каждый по-своему одиноки, и только в обществе Снейпа ощущала себя... своей. Не чужой, не отличающейся от остальных, и это ее радовало, успокаивало и приятно согревало. Северус открывал ей магический мир, и в Хогвартсе тоже только с ним Эванс не чувствовала себя чужой. Она так и осталась на грани двух миров — не маггла, но и не чистокровная волшебница, для простых людей — чересчур странная, для магов — та, о ком могли с пренебрежением отозваться "грязнокровка". Но Северус тоже частично принадлежал к обоим мирам, и он мог понять Лили — и понимал.
Они часто держались за руки — и в детстве, и позже, когда Эванс не стеснялась тащить Снейпа следом за собой, гуляя по Хогсмиду и восторгаясь тем, как деревня украшена к Рождеству или Хэллоуину. Только потом то, что было нормально в десять и в тринадцать — стало смущать.
Ей всегда нравилось, как Снейп улыбается — всегда такой строгий_замкнутый, от того и ценнее, что может быть другим. Что с ней становится другим. Часто Лили намеренно хотела заставить его улыбнуться — шутила, дарила мелочи вроде собственноручно сплетенных фенечек, в Хогвартсе угощала перечными чертиками [сама любила их, носила с собой постоянно], и каждый раз, если получалось — ей делалось тепло на душе.
Они всегда были друг для друга большим, чем просто друзья; в детстве, конечно, нет, но даже в детстве — Лили смотрела на Северуса и не видела просто мальчика, живущего по соседству, в куртке, что ему велика, с печальным лицом и из не самой благополучной семьи. Лили видела в нем волшебника, и именно он открыл для нее магию, облек в слова то, что с ней происходило, недоступное пониманию Эванс. Это пугало Туни, восхищало родителей, а саму Лили — как-то одновременно. Она восхищалась тем, что может, она боялась того, что может, потому что магия причиняет боль, потому что даже та ветка, упавшая на Туни — сделала ей больно. Потому что Лили выделялась, и неизвестно, хорошо это или плохо.
Но Северус сказал: это нормально, и Лили поверила.
Однажды Лили проснулась, увидела, как за окном ее комнаты сыплет снег, и осознала — отныне она воспринимает мир иначе, и понимает, о чем говорит Туни, когда понижает голос и угрожающе предупреждает сестру об осторожности, и понимает, о чем шутят парни-старшекурсники, и о чем сплетничают девушки-старшекурсницы, и речь шла не о чем-то вроде полового созревания — в то зимнее утро Лили впервые поняла, что такое любовь. Именно любовь, как чувство к человеку, который ближе, чем друг и родственник.
На четвертом курсе Лили Эванс влюбилась в Северуса.
Как это мог быть не Северус?
Их дружба никогда не была только дружбой, тем более, когда они стали подростками. Они никогда не говорили об этом, вообще не касались темы чувств, отношений, свиданий — и зачем свидания, если они и так раньше почти постоянно гуляли вместе?
Но Лили ничего ему не сказала о своей любви — побоялась. Не то чтобы думала, что ее отвергнут, просто… если у них что-то не получится с любовью, то дружить тоже не выйдет. Лили решила, что подождет, решила, что времени у них впереди вагоны, все только начинается, они успеют разобраться с собой. Может, ее любовь пройдет, может, Северус признается ей; все-таки, первый шаг принято делать мужчине.