» Действия сюжета "Вейлгарда" происходят через пять лет после “Чужака” — 9:49 ВД.

» После провала ритуала Соласа из-за Завесы вышли погулять не только Эльгарнан и Гиланнайн, но и остальные эванурисы (да, у нас все они живы, просто уже лишены бессмертия — драконы-архидемоны, которые делали их неуязвимыми и хранили часть божественных сил, убиты в предыдущие Моры). Все эванурисы осквернены.

» Не все эванурисы работают сообща: кому-то то видение мира, которое предлагает Эльгарнан, не зашло, и они преследуют собственные цели: исцеление от скверны и запечатывание её в Бездне или наращивание собственного могущества и т.д. (предположительно, Фалондин, Диртамен и Андруил, но это зависит от игроков, если вдруг появятся желающие). Силейз и Джун отправлены Эльгарнаном на Юг Тедаса.

» Митал мертва окончательно после того, как Солас поглотил её силы в Инквизиции. Никаких бэкапов, никаких статуэток, Морриган остаётся собой: свободной от влияния матери.

» Сферы (вроде той, которую Солас отдал Корифею) — были у всех эванурисов. Сферы представляют из себя средоточия их божественной силы, средства для манипуляции Тенью, созданы из сердец убитых Титанов. Все сферы на данный момент утрачены (сфера Соласа разбилась в концовке Инквизиции, после чего он нашёл сферу Митал, но её успел уничтожить Варрик во время ритуала в Минратосе). Для уничтожения Завесы нужен и кинжал, и сфера. Эльгарнан занят не только созданием кинжала, но и поисками своей сферы, которая, по слухам, находится в Тени.

» В нашей версии канона власть над носителями валласлина сохранили эванурисы, которые ещё не лишились своих драконов-архидемонов (Эльгарнан и Гиланнайн). За пять лет Солас успел передать секрет удаления валласлина своим агентам. Те долийцы, которые поверили “Агентам Фен’Харела” и согласились на ритуал освобождения, оказались не подвержены воздействию Эльгарнана и Гиланнайн, когда те вырвались на свободу. Остальные последовали за своими богами. Часть консервативно настроенных долийских кланов также примкнули к силам эванурисов, но уже добровольно.

» Агенты Фен'Харела ищут способ вызволить своего бога из Тени.

» Венатори думают, что их ведут Лусакан и Разикаль; на фоне слухов о возвращении Древних Богов, идеи венатори стали гораздо популярней среди членов Магистериума.

» Мы придерживаемся теории о том, что кунари — творения Гиланнайн. После её освобождения все кунари ощутили её воздействие, некий зов, и та часть, которая поддалась этому влиянию, сформировала Антаам. Тевинтер всё ещё ведёт затяжную войну с Сегероном, и Гиланнайн использует это противостояние, чтобы ослабить Тевинтер.

» На Юге происходит полноценный Мор и участились нападения демонов: захвачена бОльшая часть территорий Орлея и Ферелдена, Вольная Марка страдает от наплыва беженцев и кризиса (продовольствия и ресурсов на всех не хватает, разумеется, никто не спешит делиться с соседями). В Орлее стали чаще появляться разрывы Завесы, особенно в районе Дол и леса Бресилиан.

Они расстались почти сразу, едва только переступили границу ворот крепости близ Восточного пути. Здесь, на свежем осеннем воздухе среди скоплений людей, их странная компания стала просто «одними из многих» — пёстрыми фигурками, мгновенно поглощёнными ажиотажем голодной толпы, вызванным инаугурацией эрцгерцога Врат Балдура. На фоне наступления войска Абсолют простолюдины цеплялись за любой повод отвлечься от тревожного ожидания новостей. Церемония вполне тянула на главное событие года, которое ещё долго будет поминаться в газетах, — тех, что Мел никогда не прочитает. Кто-то на площади прославлял спасителя города и его инженерный гений, заставляя зевак останавливаться и прислушиваться — или же это пироги, по счастливой случайности раздаваемые неподалёку от агитаторов, так влияли на мнение масс? А вот редкие пикетчики, — она насчитала три голоса, выкрикивающие протестные лозунги, — привлекали заметно меньше слушателей. «Кулаки» не вмешивались: не было нужды.

Правда всё ещё интересовала людей заметно меньше, чем ощущение безопасности.

Было невозможно увидеть взгляд отставшей от основной группы Карлах, но, удаляясь в противоположную от спутников сторону постепенно, шаг за шагом, Мел чувствовала его спиной, прожигающий дыру насквозь меж лопаток: личинка продолжала делать своё дело с их мозгами, превращая те огрызки личного пространства, что ещё оставались, в общественное достояние одной отдельной мини-колонии потенциальных иллитидов. Чужие ожидания ощущались как цепкая хватка холодных пальцев на шее. У неё заканчивался воздух, а давление нарастало.

Что ж, их можно понять. Не каждый день узнаёшь, что человек, прикрывающий твою спину, на самом деле стоит за всем, что происходит. Тот факт, что до недавнего времени она не просто не подозревала о своём участии в плане с Абсолют, а даже во сне не могла бы предположить подобное, можно удобно опустить.

В сухом остатке — она была готова принять ответственность, но для этого им стоило сперва перестать внушать ей вину. С этим она как-нибудь справится сама.

Потому она ушла, махнув рукой на чужое разочарование: разбираться с этим в тот момент не было ни сил, ни желания. Но на самом деле? Сбежала. Оборвала упрёки резко, пообещав вернуться к высоконравственному спору о преданном доверии, как только проветрит голову, вновь пересоберёт себя с фундамента и вернётся в таверну.

Конечно, Горташ делал всё это намеренно. Про принцип «разделяй и властвуй» не слышал разве что последний неуч, но Мел не могла отделаться от ощущения, что это творилось не против неё, а для неё. Какой бы абсурд это ни означало. Неизвестно, виной тому её происхождение или обучение баалитов, но угрозу она умела распознать прежде, чем её выскажут в лицо даже намёком. Как и враньё — его она тоже чувствовала хорошо, лучше, чем зрячие. Мимика могла сбить с толку, магия — запутать, но тело — тело не лжёт. Именно поэтому какая-то часть её отчаянно не желала называть его «врагом» — так долго, как это возможно, без намерения ударить первой.

Вот только и для «союзника» в её голове ровно на одну личинку больше, чем должно.

Эту дилемму ей ещё предстояло решить, но пока их цели совпадали. Как ни крути, лучше, если лишь половина города будет желать смерти ей и их могучей кучке. Такой альянс не только повышал шансы на выживание, но и давал время разобраться с более насущными вопросами.

Такими, как «какого чёрта вообще происходит», например.

Если всё действительно так, как говорит Горташ, и десять месяцев назад они были партнёрами и друзьями, возможно, он не вышвырнет Мелио прочь, приди она к нему с единственной целью — разобраться в том, что с ней не так. Без лишних глаз, будь то её боевые товарищи или его подчинённые. Идея попахивала бредом, но происходящее в целом было достаточно абсурдно, чтобы её решение выловить его для разговора тет-а-тет органично вписалось в канву.

* * *

Ноги сами ведут её обратно к крепости, и Мел не приходится долго возиться с поисками обходного пути. Мелкий дождь и ветер облегчают работу, и вскоре она замечает стук капель по свисающей с этажа выше растительности плюща — почти под самым окном, откуда, теоретически, легко проникнуть в офис.

Место кажется идеальным. Здесь нет «Стальной Стражи», и только несколько зевающих «Кулаков» коротают время патруля за «ставкой трёх драконов», спрятавшись от непогоды по вощёным навесом. Убожества. Мел легко проскальзывает мимо них, тенью мелькнув от угла к нагромождению ящиков и строительных лесов — кажется, кто-то так и не успел закончить реставрацию стен к церемонии, отмечает она краем сознания.

Когда оконная рама распахивается, пропуская её внутрь пристройки офиса, она не может сдержать торжествующей ухмылки… и разочарования. Вот так просто? У новоиспечённого лорда совсем нет инстинкта самосохранения, и эго настолько раздуто, что предположить опасность — ниже его достоинства? Насколько непрошибаемая вера в собственную неуязвимость будит в Мел другую её часть — ту, что воспринимает это как челлендж. «Какая была бы трагедия, — думается ей, — случись что с эрцгерцогом прямо в день его триумфа. Просто чудовищно».

О собственном заблуждении она узнаёт уже проникнув внутрь просторной залы. Ловушку на двери легко заметить и обезвредить — полый камень поёт иначе, — но дальше становится понятно: кажется, Энвер Горташ и работает, и спит на пороховой бочке, готовой превратить в пыль любого вора, шпиона или ассасина, рискнувшего пробраться на его территорию. Открытие оказывается неприятным, и она честно пытается разобраться в местонахождении рычагов и механизмов, обезвредить которые не получилось бы с её текущей позиции — но тщетно.

От восприятия её отвлекает знакомый ритмичный шаг, что отзывается иголками узнавания в затылке. Вот только заботит её теперь уже не то, что походка ей знакома. В этом, по сути, нет ничего удивительного: за недели путешествий она научилась различать шаги тех, чьё существование заботило её достаточно, чтоб отвести отдельное место в дырявой памяти. Забавно другое — она распознаёт не только его шаг, но и настроение. Усталость, если быть точнее. Это что-то новое (или хорошо забытое старое), и пока она не знает, как относиться к тому факту, что она забыла бога, преданность которому была всем её существом, — но помнит шаги бывшего партнёра по злодейским замыслам.

Когда дверь открывается, она ничем не выдаёт себя, оставаясь в укрытии от алькова в стене, прислонившись боком к комоду и сложив руки на груди. Велик соблазн остаться недвижимой и понаблюдать, сколько времени ему потребуется, чтобы заметить её, — но что-то подсказывает Мел, что время таких экспериментов ещё не настало.

— Эти бестолочи этажом ниже, — произносит она с внешней невозмутимостью, нарушая тишину залы, — …позорят слово «охрана».

«Избавить тебя от них?» — игриво продолжает Соблазн, но это Мелио не произносит.

— Прими меры, Высочество, — в её голосе слышно небольшое замешательство, соскальзывает на пару дюймов маска, сбитая стойким ощущением дежавю. Но Мел возвращает её быстро, вновь приняв флегматичный вид. — В другой раз на моём месте может оказаться кто-то менее миролюбивый.