Пол под ногами гулко постукивает – деревянный, крепкий, надёжный, хорошо сделанный. По плечам, рукам и спине струится мягкий атласный материал парадной мантии – дороговизна чувствуется буквально на ощупь. Ганимеду нравилось, перед тем как надеть мантию, прощупывать каждый её стежок, каждую кромку, подкладку и так далее. Заходя в дом, он хватается рукой за стены, но не потому, что боится упасть – палочка ведёт его вперёд, с ним ничего не случится – а потому что так он узнаёт новое место.
Картины в тяжёлых резных рамах. Все картины живые, и если попросить их пересказать, что происходит на полотне, они с удовольствием это делают. Многие, конечно, очень огорчаются, узнав о недуге Ганимеда, но по крайней мере идут навстречу – некоторые увлекаются настолько, что рассказывают не только о себе, но и о художнике, который их нарисовал. Ещё в прихожей стоит низкая вытянутая тумба, на ней – маленькая статуэтка в виде птички. Лёгкая и гладкая, как будто фарфоровая.
Из прихожей его довольно быстро выталкивают в общий зал, где собираются гости – там Ганимеду нравится уже меньше. Он чувствует, что новое помещение уже значительно просторнее, в нём собирается много людей, стены далеко, и он стоит рядом с родителями, которые не отходят от него ни на шаг. Не то чтобы он был против – он в принципе не хотел здесь присутствовать, но его мнение на этот счёт редко когда учитывалось. По какой-то причине отцу и матери сложно принять тот факт, что его не нужно опекать каждую секунду. В состоянии самостоятельно ходить по дому, ему не нужен провожатый, потому что роль провожатого всегда выполняла волшебная палочка. За плечами у него было семь лет учёбы в Хогвартсе. В огромном замке со множеством переходов, коридоров и движущимися лестницами – и ни у кого там не было возможности с ним нянчиться, тем более на старших курсах. Впрочем, пока он был маленьким, старосты тоже не горели желанием тратить всё своё свободное время (которого и так было немного) на возню со слепцом и явно вздохнули с большим облегчением, когда он всем доказал, что действительно в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.
Он бы, конечно, с большим удовольствием отправился исследовать дом самостоятельно. Ему это нравилось – ходить, трогая стены, вслушиваясь в любые малейшие шорохи и вдыхая запах лакированного дерева, и чтобы никто не мешал, не лез со своими предложениями помочь и ему не приходилось из раза в раз повторять дежурное «спасибо, не стоит». Сейчас, судя по всему, он находился где-то недалеко от столика с закусками – а ещё рядом открывали шампанское, он услышал характерный приглушённый хлопок, затем в воздухе повис знакомый по многим подобным мероприятиям запах и зазвучало множество крохотных пузырьков.
– Вот, попробуй, – говорит ему мать, вкладывая в руки небольшой ломтик хлеба, – с инжирным джемом и голубым сыром. Очень вкусно.
Хлеб немного подрумянен и приятно хрустит на зубах. Джем слегка вязкий, мягкий, сладковатый, с лёгкой фруктовой кислинкой. Сыр наоборот – солоноватый, с острым привкусом, но тоже кремовой текстуры. Ганимед кивает матери – действительно вкусно, но ему не особо хочется есть.
Неподалёку он слышит мужские голоса и смех – там Десмонд Олливандер в окружении приятелей. Ганимед не строил иллюзий и прекрасно понимал, зачем его на самом деле вытаскивают на такие мероприятия. Им хвастаются, рассказывают о его достижениях, может быть найдут хорошую невесту (часики-то тикают). То, что он предпочёл бы оказаться как можно дальше от всех людей, мало кого волнует, но иногда он ловит на себе сочувствующий взгляд матери – «я понимаю, что тебе здесь не нравится, но, прошу, потерпи немного». Он безмолвно качает головой вместо ответа: «Я в порядке».
– Отличник! – звучит переполненный гордостью голос, – лучшие оценки на курсе. Будет стажироваться в Министерстве, на втором уровне. Хотя я, конечно, всегда рад видеть его и в лавке...
«Это не отменит того факта, что он слеп», – Ганимед предугадывает чужие мысли, но здешняя публика конечно же слишком тактична, чтобы ляпнуть такое. Никто из присутствующих не верит в него. А Олливандеров, отчаянно пытающихся вылепить из изначально бракованного отпрыска нечто удобоваримое, попросту жалеют.
Женский голос (Алиенора Руквуд, хозяйка дома – Ганимед слышал, как она встречает гостей в прихожей) делится достижениями своего сына. Об Августе Руквуде Ганимед знает только его имя, что он младше на два года (и, очевидно, зряч) и учится на Слизерине – оттого в школе они особо и не пересекаются.
Не то чтобы он прямо-таки горел желанием сблизиться – но у родителей на таких мероприятиях обычно свои соображения по поводу участи детей.