Владимир тяжело дышал, точно тур дикий, грудь после долгой осады и боя вздымалась, пока он смотрел на сдавшегося врага. Радости в сердце от этого он не испытывал, от поверженного старика, стоящего перед ним на коленях, когда-то былого воина и прославленного князя. Усталость прожитых лет давила его плечи, а не добрынина рука, безнадежность и отчаяние, а не трусость – это Владимир видел в глазах его серых, как мартовский снег за стенами дома, который сейчас разоряло варяжское войско. Дружина же его смирно стояла, все с лицами одинаковыми, влажными от пота и черными от сажи, точно высеченные в камне, жесткие и непроницаемые, с глазами колкими, как крошево стекла. Здесь вся семья его, все отроки. Первый из них лежал подле ног Владимира, вокруг которого расползалось кровавое пятно, бликующее от света очага и факелов.

На слова Рогволода глаза его сузились недобро. Просить меня вздумал, старик, за кровь свою? Забирай? Дозволение твое мне не нужно, я руками своими свое вырву у любого, да будут боги мне свидетелями.
Он собирался было ответить князю, но напряженную тишину разорвал крик девичий, и он вспомнил, для чего он здесь. Для кого.

Медленно Владимир Святославович голову повернул, встречая взгляд яростный. Она буйствовала, точно дикая кошка, в глазах огромных и голубых ярость горела, ненависть живая, как кипящая влага, готовая сорваться с ресниц и очертить щеки. Красивая девка, как и описывал ему Торстейн, как Фрея из варяжских богов. И вместе с вестями о красоте ее и гордости он принес оскорбление, переданное ею.

«Не хочу розути робичича».

Публичное, унизительное, брошенное ему в лицо. Оскорбила она не только его, но и мать его Малушу, и сестру его воеводы Добрыни. Не была она рабыней, но ключницей княгини Ольги была. И выбрала Ярополка, брата его старшего. Говорят, не только политическая это симпатия, верно? Понимаю, почему.

Взгляд он опустил ко рту яростному, к шее, куда лезвие кинжала уперлось, к талии узкой подпоясанной, за которую варяг держал ее и хохотал, когда девка вывернуться пыталась. Точно отпусти – она тут же на Владимира кинется, голыми руками, ногтями, зубами ему горло разорвет. Ярости в ней побольше, чем в отце, пожалуй.

- А, я почти забыл о тебе, Рагнхильд, - сказал Владимир на родном языке ее отца, разворачиваясь к ней лицом. Несколько шагов в ее сторону: рана в боку, оставленная ее братом, напоминала о себе болью и влажным теплом, лишающими его прежней проворности, и рукой левой он зажимал ее, чтобы уменьшить кровотечение. Но то пустяк перед отмщением. Столетия эти земли помнить будут, как Владимир ответил на неповиновение Ему.

Лицо Рогнеды князь хватил рукой, отнятой от своего бока, подбородок удерживая и щеки кровью своей мажа.

- Женой Князя Великого будешь, Рагнхильд дочь Рёгнвальда, матерью Князей русских, покорной и кроткой своему мужу, о том Боги мне ведали, - сказал Владимир, дыша сквозь зубы, и приблизил ее лицо к своему почти вплотную, глядя в глаза яростно. – И смерть Ярополка будет тебе моим свадебным подарком, девица.

За спинами он заслышал приближение своих дружинников, рычание, крик, сопротивление детей княжеских. Слегка повернув голову, мужчина увидел, как обезоруженных бойцов в залу вволакивают, точно щенков, копьями в лопатки и под ребра ведут к нему, недалеко от отца на колени швыряют. Оба молоды рогволоды сыновья, примерно в возрасте самого Владимира. Жесткие, живые, яростные, пышущие силой. Светлые волосы одного намокли от крови и прилипли ко лбу, у второго из носа кровь сочится по губам раскрытым и подбородку. Он-то и смотрит на князя русского с вызовом и яростью, пока второй голову склоняет тяжело и неуверенно, держась за живот, в котором кровавая рана.

- Убери от нее руки, животное! - яростно проревел княжич, вздергиваясь с колен, но удержанный силой дружины. Брат его, стоящий рядом и опирающийся рукой кровавой в дощатый пол, едва ли удерживал голову на весу и глаз на Владимира поднять уже не мог, чтобы вступиться за сестру. Кажется, он уже больше был с богами, нежели со смертными.

Владимир хмыкнул, отрывая взгляд от полоцких наследников, обвел взглядом свою дружину и нанятых варяг, а затем возвратил лицо к Рогволоду.

- Запомни этот день, Рогволод Полоцкий, - сказал Владимир, выпустив лицо его дочери из хватки своей руки. – Когда Великий князь ответил на оскорбление и неповиновение. Запомнит вся земля русская! Любой, кто против воли МОЕЙ пойдет, разорван будет зубами моими.

Он повернул голову к Рогнеде, схватил ее за волосы на затылке в окровавленный кулак и потащил в сторону тяжелой двери, ведущей в комнату, где полоцкий князь, должно быть, детей зачинал. Видел краем глаза Владимир, как старик вздернулся, как сыновья его закричали, прижимаемые силой дружины, как завопила мать Рогнеды и по княжескому дому раскатились горестные рыдания. Тяжелым толчком дверь он едва ли не выбил, вволакивая полоцкую княжну за собой и швыряя на ложе, устеленное мехом. В узкие оконца пробивался весенний утренний свет и мазал по выбеленным стенам веселыми лучиками, подсвечивая беспокойные частицы пыли, летающие в воздухе. Меч свой, окровавленный Владимир бросил на пол, собираясь княжну своей сделать, ежели Ярополк ее желает.