Она стесняется, но уж при ком — а при нём притворяться той, которой всё нипочём, «чужую беду руками разведу», нет смысла. Стелла всегда любила их разговоры именно за это — рядом с Вельтом она может побыть не грозным Первопроходцем, человеком-битой, разгоняющим чудовищ и хулиганов одним появлением, грозой кредитных карт всего экипажа, а напуганной девочкой, на самом-то деле вовсе и не настолько самоуверенной и наглой, какой старается казаться, ведь иначе её всерьёз и не воспримут.
— Господин Янг, можно, я задам вам не очень скромный вопрос?
У кого-то она могла бы и потребовать ответ, но только не у этого безгранично уважаемого ею мужчины. Тут же Стелла запнулась, не зная, как подступиться — слишком много слов вертелось на языке, и среди них почти ни одного верного, подходящего тому, что она хотела бы узнать. Но, собравшись с духом и с мыслями, она всё же начала:
— Я не могу настаивать, чтобы вы рассказали мне о величайшей ошибке в вашей жизни. Вы можете не отвечать, если не захотите... — она уверена, что они у него были, ведь даже эоны ошибаются, и обычно это стоит исчезновения целым планетам, нет, звёздным системам. — Я только хочу узнать, что тогда помогло вам оправиться и двигаться дальше? И как вам удаётся продолжать Освоение без страха однажды оказаться таким же невольным тираном, каким Воскресенье чуть не стал для Пенаконии? Понятие «общего блага»... для всех своё. Он ведь искренне думал, что сделает как лучше.
Тиран — это не всегда горы трупов, выжженная земля и головы, насаженные на кол. Иногда деспотизм бывает мягким и вкрадчивым, как сладчайший мёд, услада для взгляда и языка. Хм, не зря главный напиток Пенаконии называется «Усладой», очень символично и даже иронично оказалось. Воскресенье мог погрузить сотни людей в безупречную грёзу навсегда, заставить забыть о реальности, и они бы провели счастливую жизнь... не жизнь. Существование. Подмена настоящего мира иллюзорным на такой долгий срок априори не закончится хорошо. Празднества должны быть отдыхом и развлечением, когда же все твои дни состоят только из них — они приедаются, и ты перестаёшь их ценить. Без испытаний благоденствие воспринимается как данность. Забываешь о тех, кто вынужден добывать его потом и кровью. Забываешь, что твои собственные мирные часы могут закончиться внезапно, в любой момент, и никто не поинтересуется о твоих желаниях и о том, справедливо ли это.