В этих краях, в Луизиане, зимой снега не бывает. Кратос не любит снег, он был рожден в теплых краях, где солнце обжигает кожу, где воздух наполнен запахом моря и песка. Зато январский вечер принес городу ливень, холодный и пронизывающий. Он начинался и обрывался сегодня с переменным успехом. Небо было совсем черное, когда у Бара с неоновой вывеской «Тоник» открылась боковая дверь, ведущая в проулок.
— Вы жалкие людишки!.. — несколько часов назад Кратос с пронзительным скрежетом осадил свой «харлей» возле этого злачного заведения и вот уже налакался до того, что эти низшие существа выволокли его наружу, под проливной дождь и бросили в грязную лужу, словно мешок с отребьями.
— Да я б… я бы если захотел… и без вас все сделал… — выставляя в неизвестном направлении палец, декламирует бог, снова сваливаясь в грязь в попытке поднять свое увесистое тело.
Он имеет полное право праздновать третий день нового года. И четвертый… и любой из них по своему усмотрению. Как же власть, могущество? Неужели они не заметили, когда выносили его наружу?
Нет, кажется, вся божественность сейчас куда-то испарилась, замаралась, как золото в потоках нечистот этого города. Где он вообще? Что за город? Кратос перестал их различать, они слились в одно, потеряли свое лицо, так же как и он сейчас. Когда живешь так много лет, весь мир становится тебе домом. Так что он мог выбирать свое место обитания по желанию. Единственная привязка — Зевс. Но он и так неплохо справляется один, так что, если уж Кратос будет нужен, то явится. А пока он сам себе господин. Хотя так всегда и было. У самой Власти и Могущества не может быть хозяина.
Теперь он один, в тишине. Мерзкие рожи скрылись в утробе заведения, оставив его одного, и мужчина этого почти не заметил. Разве что стало так тихо…
Железные фонари освещают край переулка, вода хлюпает под ногами появившейся фигуры. Кратос не обращает внимания. Он решил прилечь отдохнуть, что такого? Он может лежать где угодно, хоть и возле мусорки. Но поднимая голову, бог пытается разглядеть темную фигуру, а затем снова предпринимает попытку подняться, встав на четвереньки и подбирая ноги. Они ему понадобятся для равновесия.
- Тебя кто научил подкрадываться в темном переулке? Твой папочка? — бубнит он заплетающимся языком, и наконец, совладав с конечностями, выпрямляется насколько это возможно. Он узнал Лилит. Он делает к ней шаг, оказываясь слишком близко перед ее милым носиком, который морщится от смрадного дыхания.
- А мне срать на твое личное пространство. Так же скажу тебе, когда Я подкрадусь к тебе ночью в темном переулке, ты забудешь что такое личное пространство и начнешь звать папочку на помощь.
Кратос сама вежливость. Впрочем, как и всегда.
— Как ты меня нашла? Только не говори, что это случайность. Дьявол никогда не находит кого-то случайно… Он ждет, кроется в темноте… — его всегда тянуло на философствование под градусом алкоголя. Но больше всего Кратос, конечно, любил обсуждать смертных.
- Ох, кто-нибудь, проводите меня до душа... — он придерживается за стеночку на какой-то миг, кажется, ему еще и намяли бока, или ему это только кажется?
Смертные не способны причинить хоть сколько-нибудь значимый вред богу.
— Но знаешь, это еще нормальное заведение. Вот был я в одной азиатской стране…- Кратос заковылял рядом, с вялым интересом продолжая разговор, — и открыл для себя поразительный факт, что все девочки, появлявшиеся на сцене, на самом деле девочками не были, как бы реалистично они ни выглядели…
Только в бухом состоянии Кратоса можно было застать столь разговорчивым, как сейчас. Он готов был травить байки с самого начала сотворения мира.
— Так чего тебе надобно, а?

Земля - это временно, такой урок выучила Зои ещё когда была совсем крошкой.

Огромные, залитые неоном мегаполисы и обветшалые города, засекреченные базы, тренировочные лагеря, стоянки кочевников, упрямые аркологии и раковые опухоли корпоративных высоток - всё это не больше, чем крупицы на поверхности третьей планеты от Солнца. Тем более - люди; бесполезные, далёкие и беспомощные, статисты на киноплёнке, исчезающие с затемнением кадра.

Как ни крути, в этом мире с самого начала было только две точки абсолютного равновесия: орбитальная станция и россыпь лунных колоний.

Впрочем, даже по отношению к ним Зои не стремилась питать напрасных надежд - колонии пустеют, механизмы приходят в негодность, гравитация не бесконечна. Абсолютно все и всё рано или поздно закончится, так есть ли смысл привязываться или испытывать удовольствие?

Риторический вопрос.

Марш-броски на Тихо всегда больше напоминали ей отпуск, даже если не забывать про мелкие неудобства от техосмотров. Электронный браслет не в счёт: в какой-то момент менеджмент как будто бы понял, что взломать его - дело желания, которого Зои в себе не находила, как ни старалась, и дал что-то вроде карт-бланша. Из-за этой неслыханной щедрости сегодня, завтра, в следующий раз, когда в руки ляжет билет на Луну, она (тоже исчезнет, когда режиссёр скажет "стоп камера, снято") одна из тех самых многих, скучающая женщина в дорогом спортивном костюме, восседает в туристической лаунж-зоне перед панорамным окном, закинув ногу на ногу [ тонкая полоска белого силикона выглядывает из-под штанины, подмигивает бледным диодом ] и потягивая из кружки свежесваренный, сто процентов органический масала-чай.

Пространство под фасеточной плёнкой хабитата рассекает толпа, пёстрые рыбки в аквариуме посреди космической пустоты. Кто-то прощается с колонией, увешанный сумками, кто-то только начинает своё путешествие, улыбки чередуются со слезами, с восхищением, с очевидной усталостью - калейдоскопные стёклышки фундаментального человеческого опыта сталкиваются друг с другом, перемешиваются, меняют цвет, форму и коннотации. На это можно смотреть, как на море.

Не то, чтобы шанс бесцельно смотреть на море выпадал ей особенно часто, но всё-таки.

- Забавно, тебе так не кажется? - Обращается она к серебристой рыбёшке, отбившейся от косяка, чтобы взглянуть поближе на один из многочисленных вендингов.

У девчонки беспокойные пальцы, в глазах плещется отчуждённость, под ровным срезом волос проглядывают едва заметные швы накладки на порт глубокого погружения - знакомый набор, завёрнутый, разве что, не в оболочку с эмблемами корпораций, а лаконичное "безработная" на идентификационной сводке.

Зои смеётся [ как мило, должно быть, выглядит чистая "личность" с одной стороны, полное отсутствие данных с другой, стёсанные до безличия бисерины на празднике драгоценных камней сложной огранки ] и на чужой вопросительный взгляд кивает в сторону автомата, потом - на прозрачный плекс во всю высоту купола.

- Продают даже грязь за баснословные деньги, хотя, казалось бы, протяни руку - и вот она, в кулаке.

Не то, чтобы эту "грязь" тебе разрешат потом вывезти за пределы колонии (после историй с корпоративной экспансией Конфедераты будут биться за каждую космическую песчинку) бля но попытаться-то можно, хотя бы и ради веселья, если не международного скандала.

- Первый раз на Луне?

Земля - это временно, такой урок выучила Зои ещё когда была совсем крошкой.

Огромные, залитые неоном мегаполисы и обветшалые города, засекреченные базы, тренировочные лагеря, стоянки кочевников, упрямые аркологии и раковые опухоли корпоративных высоток - всё это не больше, чем крупицы на поверхности третьей планеты от Солнца. Тем более - люди; бесполезные, далёкие и беспомощные, статисты на киноплёнке, исчезающие с затемнением кадра.

Как ни крути, в этом мире с самого начала было только две точки абсолютного равновесия: орбитальная станция и россыпь лунных колоний.

Впрочем, даже по отношению к ним Зои не стремилась питать напрасных надежд - колонии пустеют, механизмы приходят в негодность, гравитация не бесконечна. Абсолютно все и всё рано или поздно закончится, так есть ли смысл привязываться или испытывать удовольствие?

Риторический вопрос.

Марш-броски на Тихо всегда больше напоминали ей отпуск, даже если не забывать про мелкие неудобства от техосмотров. Электронный браслет не в счёт: в какой-то момент менеджмент как будто бы понял, что взломать его - дело желания, которого Зои в себе не находила, как ни старалась, и дал что-то вроде карт-бланша. Из-за этой неслыханной щедрости сегодня, завтра, в следующий раз, когда в руки ляжет билет на Луну, она (тоже исчезнет, когда режиссёр скажет "стоп камера, снято") одна из тех самых многих, скучающая женщина в дорогом спортивном костюме, восседает в туристической лаунж-зоне перед панорамным окном, закинув ногу на ногу [ тонкая полоска белого силикона выглядывает из-под штанины, подмигивает бледным диодом ] и потягивая из кружки свежесваренный, сто процентов органический масала-чай.

Пространство под фасеточной плёнкой хабитата рассекает толпа, пёстрые рыбки в аквариуме посреди космической пустоты. Кто-то прощается с колонией, увешанный сумками, кто-то только начинает своё путешествие, улыбки чередуются со слезами, с восхищением, с очевидной усталостью - калейдоскопные стёклышки фундаментального человеческого опыта сталкиваются друг с другом, перемешиваются, меняют цвет, форму и коннотации. На это можно смотреть, как на море.

Не то, чтобы шанс бесцельно смотреть на море выпадал ей особенно часто, но всё-таки.

- Забавно, тебе так не кажется? - Обращается она к серебристой рыбёшке, отбившейся от косяка, чтобы взглянуть поближе на один из многочисленных вендингов.

У девчонки беспокойные пальцы, в глазах плещется отчуждённость, под ровным срезом волос проглядывают едва заметные швы накладки на порт глубокого погружения - знакомый набор, завёрнутый, разве что, не в оболочку с эмблемами корпораций, а лаконичное "безработная" на идентификационной сводке.

Зои смеётся [ как мило, должно быть, выглядит чистая "личность" с одной стороны, полное отсутствие данных с другой, стёсанные до безличия бисерины на празднике драгоценных камней сложной огранки ] и на чужой вопросительный взгляд кивает в сторону автомата, потом - на прозрачный плекс во всю высоту купола.

- Продают даже грязь за баснословные деньги, хотя, казалось бы, протяни руку - и вот она, в кулаке.

Не то, чтобы эту "грязь" тебе разрешат потом вывезти за пределы колонии (после историй с корпоративной экспансией Конфедераты будут биться за каждую космическую песчинку) бля но попытаться-то можно, хотя бы и ради веселья, если не международного скандала.

- Первый раз на Луне?

он зажимает фильтр зубами и потягивается всем телом - так чувствует себя нибблз в солнечном пятне на полу душных апартаментов 0716. над пустырём простирается бездонная кобальтовая синь неба, океаном шумит автострада, ветер меланхолично посвистывает, цепляясь за лохматые юкки и пальмы. замызганное полусолнце над крышей "сансет" мотеля мозолит глаз где-то на периферии - убогая пародия на живое и настоящее, неторопливо склоняющееся к линии горизонта.

призрак ненастоящего человека цепляется за эту почти поэтическую иронию внешнего мира, закладывая ненастоящую руку под ненастоящую голову, чтобы настоящий жар от капота не так калил затылок.

послевкусие текилы на языке. затяжка. выдох. дым дерёт горло разве что воспоминанием, а вот жалость к этому ветхому, выгоревшему логотипу ощущается даже более чем реальной: быть убогой пародией отвратительно.

ещё хуже - быть паразитом в чужой нервной системе.

и дело не в том, что ты буквально вынужден ходить милю в чужих клоунских сапогах, и не в веренице лиц и событий, на которые тебе и в лучшие времена было бы похуй, а в самом - сука - банальном: у тебя больше не остаётся ничего своего. бессмысленная болтовня, тупые ошибки, пошлая и ущербная повседневность конформистки, выброшенной на свалку, - это мелочи. с музыкальными вкусами, чувством бесполезности и непослушным сосудом - хуй с ними, рано или поздно он может прибрать к рукам всё бля что ви так ревностно от него бережёт таким добросовестным приёмом бета-блокаторов.

нервная система - одна на двоих - вот что по-настоящему сводит с ума.

эхо её переживаний доносится до него как волны - прибоем, приносит весь этот мусор, обрывки водорослей и дохлых, поражённых радиацией рыб: горе и самоедство и тоска по несбыточному прошлому, по чужим тёплым объятиям, запаху дома, материнской любви, которой хватило бы больше, чем на пару тупиц с амбициями, по целому списку заурядных вещей. её переживания, страхи, слабости поражают его как инфекция, бьются как жирные трупные мухи в изгаженное стекло и разбиваются насмерть, до тех пор, пока одна - другая - третья - триста третья не попадает в слабое место, пробивая очередную дыру.

она лезет ему под кожу точно так же, как он просачивается в неё. и самое дерьмовое: процесс запущен, с этим ничего невозможно поделать, ни остановить, ни замедлить, ни развернуть вспять... ускорить разве что, но опять же - ебучие бета-блокаторы.

не в силах больше терпеть, он вскакивает с пышущего жаром капота и со всей дури пинает квадру в крыло. в его воображении каблук казаков оставил бы нехилую вмятину, а в действительности дешёвый металл не пытается даже жалобно скрипнуть.

- обрыдаться, бедняжка, - он закатывает глаза. - наплачь мне тут второй лагуна-бенд.

вот твоя судьба, паразит - тогда и сейчас: тысячи процентов усилий, ноль эффекта. можешь только орать - до хрипоты, пены изо рта, пока от натуги не лопнешь. вот только вся твоя ярость - не больше, чем пыль под ногами.

- повыёбывалась и довыёбывалась, а теперь развесила сопли. избавь меня от этой хуйни, будь так добра, всё-таки не одна тут прохлаждаешься.