Разумовский теряет терпение, а Юля сдержанно улыбается ему в ответ, переплетая пальцы на колене.

Она не боится ни наёмников за дверью, ни самого Сергея.

«Если бы ты хотел нас всех убить, то не стал бы везти из России в Италию и любезничать — это просто не логично. И ничего ты не сделаешь. Если бы у Игоря были аккаунты в социальных сетях, то, признайся, эта встреча и не состоялась бы вовсе: всю нужную информацию о том, что он ест на завтрак, с кем спит и чем дышит, ты бы получил оттуда. Ты загнан, да? Тебя злит, что единственный источник информации для тебя — мы?»

Юля далеко не глупая: она умеет анализировать, сопоставлять, систематизировать информацию; и в ее глазах Сергей похож на льва, мечущегося по клетке. Журналистка предполагает, что для человека с наполеоновскими планами терять время в заточении — непозволительная роскошь. Глупо было бы надеяться, что в местах не столь отдаленных он бы отказался от уже выстроенных планов по очищению города от грешников и чуть ли не созданию нового мира, но никто в действительности не предполагал, что Разумовскому удастся сбежать.

В конце концов, в пенитенциарных учреждениях содержатся люди, обладающие большими связями — так почему они пытаются выйти по УДО, а не предпринимают попыток к бегству?

Несмотря на оппозиционный настрой по отношению к элите, Юля прекрасно понимает, что «наверху» представляют какой ущерб Сергей может нанести обществу, оказавшись вновь на свободе; и дело даже не в очередных беспорядках, а в убийствах и реках крови. Санкт-Петербург только вернулся к нормальной жизни — хватит с граждан потрясений и опасений, хватит митингов и беспорядков. Городу нужно подышать — свободно и спокойно, полной грудью. Городу нужно оправиться.

Она хмурит брови и тяжело вздыхает, пальцем оглаживая ножку бокала.

— Знаете, Сергей, даже преступников содержат лучше — им разрешают прогулки, — резонно подмечает она, кривя губы в улыбке.

Выглядывая из окна комнаты, Юля заметила, что территория обнесена забором. Неужели он думает, что прибывшие «гости» поголовно атлеты, способные перемахнуть через ограду одним махом? Безопасность — безопасностью, но границы тоже должны быть. В особенности, личные.

— А ваши наемники будут за нами и в туалете присматривать?

Она бы очень хотела перестать глумиться, но язык у Пчелкиной без костей — и этот язык способен довести ее до Киева, а Сергея до ручки. Она меняет позу, закидывая теперь уже другую ногу, все также слегка качает коленом, скользя взглядом по рыжим волосам мужчины.

Сергей шел к своей цели по головам и костям, совершенно не задумываясь, что как у убитых, так и у потенциальных жертв, чьи персональные данные он слил в роковую ночь, были свои семьи: родители, мужья и жены, дети и внуки. Они также, как и остальные люди, строили планы и старались жить эту жизнь.

В современном мире не ему и подобным распоряжаться судьбами людей — для этого давно созданы следственные органы, судебная и пенитенциарная системы: одни занимались расследованием преступлений и установлением причинно-следственной связи, другие — отправлением правосудия, а третьи — исполняли судебные решения и занимались перевоспитанием общества. Следуя тенденции гуманизма, каждому из осужденных давался шанс на исправление — и, может, не все его использовали, но ведь был и процент тех, кто после выхода из мест ограничения свободы действительно в корне меняли жизнь.

Разумовский посчитал, что нынешняя система, очевидно, не справляется, и решил взять все в свои руки. Пчелкина понимала его настрой и мотивы — действительно, в мире много несправедливости, которую она также старалась раскрывать, но лишать людей жизни за проступки — пережиток прошлого, который нужно выкорчевывать с корнем — да так, чтобы больше ни у кого не возникало мыслей вершить самосуд. Да вот только сейчас, казалось ей, Сергей отодвинул идею сомнительной справедливости на второй план — концентрировался на мести и желании досадить Игорю. Блогер не одобряет это всеми фибрами души и не знает, как предотвратить неизбежное.

«Надо просчитать риски. Каков шанс, что его наемнички пустят мне пулю в лоб, если я продолжу отмалчиваться и насколько сильно подставлю Игоря, если скажу хоть что-то, находящееся за плоскостью его работы? Игорь сейчас не в самом выгодном положении: он не представляет, что здесь происходит и к чему готовиться. Со своей стороны я могу его защитить только молчанием и, как не посмотри, игра не стоит свеч», — Пчелкина, будучи журналистом, знает цену информации; [любой, даже самой незначительной], отчего и предпочитает молчать.

Более того, Юлия предполагает, что рано или поздно в числе гостей может оказаться и сам Гром. Дать в руки Сергею козырь в виде более полных знаний об отношениях следователя и журналистки равносильно успешным попыткам вырыть себе яму и, вообще-то, сразу в нее лечь.

«Перетопчешься».

— Не понимаю, о каких свиданиях вы говорите, Сергей, — равнодушно пожимает плечами девушка, переводя взгляд в окно, — мы с Игорем вместе работали наш вашим делом. Он как следователь, а я — журналист. Нас связывают только деловые отношения, — сухо произносит она чуть ли не сквозь стиснутые зубы.

Незнакомый ей город прекрасен в лучах закатного солнца. Где-то вдали кричат чайки под шум прибоя, а крыши домов оттеняют коралловым. Наверное, здесь очень красивая набережная с уютными верандами кафе. И, быть может, однажды она по ним даже прогуляется — не одна, а в компании того, с кем ее связывают «только деловые отношения».

Пчелкина привыкла лгать, но говорить об Игоре в ключе коллеги почему-то невыносимо тяжело и непривычно. Такие, как он проходят навылет, оставляя после себя заметный след в жизни. И она рада, что он рядом, пусть и не физически.